мертвым!
Особенно жалко было мне нескольких мальчиков - кадет Донского корпуса, погибших в этом бою... Какими молодцами шли они в бой! Для них не было опасности, точно эти дети не понимали ее. И не было сил оставить их в тылу, в обозе. Они все равно убегали оттуда в строй и бестрепетно шли в бой.
Глава IV.
Станица Кореновская
Отдохнув в Журавском хуторе, утром 4 марта Добровольческая армия подошла к станице Кореновской. От нее до Екатеринодара было 70 верст.
Наша малочисленная конница на плохих лошадях не решалась выдвигаться далеко вперед, и поэтому наш авангард (в этот день в нем был Юнкерский батальон генерала Боровского) верстах в двух от станицы неожиданно попал под сильный ружейный и пулеметный огонь красных. Простым глазом с возвышенности видны были окопы, занятые сильными цепями большевиков.
Накануне они стянули к Кореновской до 10 000 человек с двумя бронепоездами и многочисленной артиллерией. Во главе красных войск стоял бывший фельдшер кубанский казак Сорокин.
Начался бой, и нешуточный. Нас было в четыре раза меньше большевиков, а станицу нужно было взять во что бы то ни стало: иначе мы не могли бы идти дальше к Екатеринодару.
В этом бою со стороны противника было проявлено некоторое управление боем, стойкость и даже известный порыв.
Юнкера на глазах Корнилова рассыпались в цепь, по своей малочисленности весьма жидкую для своего фронта, и спокойно, не ложась, начали наступление. Левее генерала Боровского наступали корниловцы и Офицерский полк. Задачей последнего было взятие железнодорожного моста через реку Бейсужек и затем железнодорожной станции Станичной.
Одновременно с ружейным огнем большевики открыли и артиллерийский. Но мы вынуждены были на десяток их снарядов отвечать лишь одним своим...
В этот день я с партизанами и чехо- словацкой ротой был в арьергарде за обозом; когда начался бой, мне было приказано составить общий резерв. Подтянув свои части к обозу, я спокойно наблюдал за ходом боя, думая, что, судя по началу, мне, как под Лежанкой, едва ли придется принять в нем участие.
Однако, к своему удивлению, я неожиданно увидел, что юнкера и корниловцы начинают отходить... Это было в первый раз за этот поход... За ними беспорядочной толпой шли большевики с криками и стрельбой. Артиллерийский огонь стал ураганным.
Наступал критический момент боя...
Корнилов, находившийся в это время в сфере ружейного огня в районе своего полка, прислал мне приказание наступать и атаковать Кореновскую с запада. Видимо, положение создалось весьма тяжелое: в бой было брошено все. Даже наш огромный обоз с сотнями раненых с моим уходом был оставлен без прикрытия, и, когда встревоженный появлением в тылу какой-то массы [К счастью, она оказалась тремя сотнями казаков, высланных нам на помощь Брюховецкой станицей.] генерал Эльснер просил его у Корнилова, последний приказал ему защищаться собственными силами.
Мой полк вместе с чехо-словаками и батареей полковника Третьякова начал наступление. Партизаны спокойно, точно на учении, рассыпались в цепь. Батарея шла вместе с цепями и несколько раз с замечательной быстротой становилась на позицию и открывала огонь.
После одного из таких удивительно красивых выездов я не выдержал и, прискакав на батарею, горячо благодарил ее. Дружно и весело ответили мне артиллеристы, а большевики одновременно прислали нам несколько снарядов и тучу пуль. К счастью, никого не убило.
Вскоре мне пришлось спешиться в лощине впереди цепи, так как идти с ней верхом было уже невозможно. Здесь я вместе со своим штабом попал под сильный перекрестный огонь. Отлежались, пока не подошли цепи, и пошли вперед. Общая атака вышла удачной. Кореновская была взята. Исход боя решил Офицерский полк, захвативший мост и железнодорожную станцию. Но большевики не спешили уходить из станицы и упорно защищались из домов. Пришлось пройти всю станицу на их плечах, выбивая засевших в домах. Много было убитых с обеих сторон.
При выходе из Кореновской мы наткнулись на довольно значительную группу большевиков, которые, увидя нас, стали спешно втыкать винтовки штыками в землю и поднимать руки вверх. Однако когда мой штаб и конвой (около 20 всадников) поскакали к ним, то красные моментально выхватили винтовки и встретили моих партизан жестоким огнем в упор, к счастью, без потерь. Пришлось ретироваться.
Красные быстро отошли к ближайшему лесу, недалеко от линии железной дороги. Вскоре оттуда появился бронепоезд, сопровождаемый цепями большевиков. В это время станция Станичная была уже захвачена Офицерским полком, который разбирался в захваченной на станции добыче. Появление красного бронепоезда грозило марковцам тяжелыми потерями и последствиями.
Бросились заваливать путь камнями и бревнами, но это, конечно, не остановило бы поезда. К счастью, броневик, не доходя версты до станции, почему-то остановился и, послав нам несколько снарядов, пошел назад вместе с цепями.
На станции добровольцы захватили весьма ценную добычу - до 500 артиллерийских снарядов, крайне нам нужных, много винтовок, патронов и значительное количество разных запасов.
Потери наши также были значительны: 35 убитых и до 100 раненых.
Обширная, как большинство кубанских станиц, Кореновская с чистыми домиками, старою церковью и даже памятником казакам - участникам русско-турецкой войны имела вид уездного города. Однако немощеные улицы в это время года представляли собой настоящее болото.
Значительную часть населения станицы составляли иногородние, и этим отчасти объясняется упорство обороны Кореновской. Многолетняя вражда между казаками и иногородними, не имеющая такого острого характера на Дону, где неказачье население живет по большей части отдельными слободами, а в станицах в небольшом числе, особенно сильна была на Кубани: здесь иногородние в большинстве случаев являлись батраками и арендаторами у богатых казаков и, завидуя им, не любили их так же, как крестьяне помещиков в остальной России. Иногородние и составляли значительную часть большевиков.
В Кореновской мы получили окончательное подтверждение слуха, что отряд кубанских добровольцев под командой полковника Покровского с кубанским атаманом полковником Филимоновым, Радой и правительством в ночь на 1 марта оставили Екатеринодар, и последний уже занят большевиками.
Теперь мы поняли, что обозначали виденные нами в последние ночи вспышки на горизонте, точно зарницы, и отдаленный гром днем: то уходили с боем кубанцы за Кубань.
Для Добровольческой армии это был большой удар: исчезла ясная и определенная цель, к которой мы так упорно стремились, пропала надежда на отдых и сильную поддержку верных Кубани казаков, и перед нами после 300 верст похода снова, как в первый день, стал роковой вопрос: куда же идти?
А между тем отдых был до крайности необходим; уже сказывалось среди войск крайнее утомление, физическое и моральное; обоз с ранеными увеличился до огромных размеров; необходимо было дать несчастным людям передышку, привести все в порядок.
В тяжкие дни особенно угнетала нас полная неопределенность обстановки, неизвестность того, что делалось за пределами страшного кольца красных, которыми мы постоянно были окружены.
Питались только слухами, случайно найденной на убитом большевике газетой, зная при этом, что большая часть написанного там - наглая ложь. Местные жители и сами пленные ничего не знали, а из наших разведчиков почти никто не возвращался: их захватывали большевики и убивали...
Однако нужно было идти дальше. Но куда? Возвращаться назад было немыслимо. Идти на Екатеринодар, разбить противника и этим резко изменить настроение Кубани в свою пользу? Или перейти Кубань и в горах, в горных станицах и черкесских аулах, по всем вероятностям, еще не тронутых большевизмом, дать отдых измученной Добровольческой армии...
За первое, смелое, но рискованное решение стояли генералы Деникин и Романовский. Корнилов остановился на втором, которое разделяли и мы все, старшие начальники, надеявшиеся найти отдых для своих переутомленных бойцов за Кубанью.
5 марта с наступлением сумерек в полной тишине мы выступили из Кореновской на Усть- Лабинскую.
Глава V.
Станица Усть-Лабинская
Прославленная бесчисленными боевыми подвигами русских войск и горцев в полувековой героической борьбе за Кавказ река Лаба у ее впадения в реку Кубань в станице Усть-Лабинской послужила для нас местом нового тяжкого испытания, которое Добровольческая армия снова выдержала, с честью выйдя после горячего боя на четыре фронта почти невредимой из смертельной опасности.
Кореновскую мы оставили в обычном походном порядке. Я с партизанами шел в арьергарде, прикрывая наш растянувшийся на несколько верст обоз с 500 раненых и больных.
Колонна очень долго вытягивалась из станицы, и мой полк, имевший едва 400 штыков, вышел из нее только перед рассветом. Вслед за мной ее заняли большевики и очень скоро начали нас преследовать. Едва рассвело, как моим партизанам уже пришлось отбиваться от наседавших красных. Однако после решительного отпора большевики стали осторожнее и не слишком напирали, но зато не давали нам покоя своей артиллерией. Перелетавшие снаряды падали и около обоза, но, к счастью, без вреда для него.
Останавливаясь, быстро рассыпаясь в цепь и отстреливаясь и снова собираясь в колонну, мой арьергард дошел до хуторов верстах в четырех от станицы Усть-Лабинской. Здесь нам пришлось остановиться и принять бой по всем правилам. Двигаться вперед уже было невозможно, так как окраина станицы и железнодорожная насыпь были заняты крупными силами красных. С ними уже вступил в
