их разговоры.
- И чего рассуждать да обсуждать? Рухнули бы перед генералом на колени, как купчиха Морозова на вокзале, и дело с концом! Казните и милуйте, только от большевиков спасите...
- Эх, тряхнули бы мошной богачи, как Минин перед воеводой Пожарским!
Филонов щедро наливал вино и пиво офицерам корниловцам, прислушиваясь к их разговорам.
- Мужика к сохе, рабочего к станку, а интеллигентов пороть! Чтобы революциями больше не баловались. От них смута!
- На Красной площади пороть! Всенародно!
Опять прибежал Лукаша.
- Ну как, папаша?
- Отлично. Молодцы корниловцы! На них будем делать ставку. Они возвысятся, и мы за ними!
- Понимаю... Одолжите свечей, папаша. Для президиума.
- Бери, бери, я запас. Из-за всеобщей забастовки может погаснуть электричество.
Забрав с десяток свечей, Лукаша унесся.
- Что там насчет забастовки? - спросил какой-то офицер у Филонова. У вас что, даже официанты забастовали?
- Полковые комитеты отказались выслать солдатские караулы из солидарности с рабочими, - пролепетал юнкер.
- Хороши порядки в белокаменной! Мы готовы были по колено в крови по Москве пройти, а тут и в морду дать некому!
Андрейка и слушал, и не слушал эти разговоры, он, как лиса, попавшая в яму охотника, придумывал сто способов выскочить из нее. Толчется здесь, на кухне, с 'ключом от рая' в кармане и даже не увидел того, кому он предназначен.
И вдруг к отцу примчался перепуганный Лукаша.
- Папаша! Сам генерал Корнилов к вам в буфет идут!
Андрейка чуть тарелки не выронил. Стоп! Дело будет! Сейчас генерал получит свое. Сейчас он расплатится за Стешиного отца и за всех арестованных солдат. Запустив руку в карман, Андрей приоткрыл дверь кладовки и увидел корниловских офицеров у буфетной стойки. Они плотно окружили своего генерала.
- Вот полюбуйтесь! - указал один из офицеров-корниловцев. - У тыловиков ветчина, икра, балыки, колбасы, сыры. А на фронте порядочного черного сухаря нет!
- Нам на фронт солонину тухлую шлют! А себя вон чем ублажают, обратился к генералу другой офицер.
- Откуда взяли? - раздался отрывистый голос Корнилова.
- Из Охотного ряда-с... господин генерал!
- Первое, что сделаю, перевешаю охотнорядцев.
- Все самое свежее-с, - побледнел Филонов. - Что откушать изволите?
- Солдатский сухарь мне!
- Никак нет-с...
- Рюмку водки!
- Коньяки-с имеются... Мартель... Шустовские... - изгибался перед Корниловым, стараясь быть ниже его, Филонов.
- Мошенник! Из той же шайки! Повешу!
- Чего-о?! - пролепетал Филонов.
Но генерал отвернулся от него и звяк-бряк шпорами к выходу.
Внезапно погасло электричество, и наступившая темнота скрыла от Андрейки и Корнилова, и юнкеров, и настороженно-решительных офицеров, и все вокруг. В непроглядной тьме протенькали серебряные шпоры генерала и смолкли.
'Каков Корнилов!', 'Суворов!', 'Наполеон!', 'Солдатский сухарь ему, рюмку водки', 'Настоящий казак!', 'Виват Корнилову!'.
- Огня, огня! - закричал обескураженный Филонов. - Караул!
Но офицерскому караулу было не до него. Офицеры метались со свечами по сцене Большого театра, а кто-то с высоты колосников сыпал на сцену и в зал большевистские листовки.
'ЦАРСКАЯ ПЕРЕДАЧА'
Андрейка, едва плетясь, возвращался домой после передряги в Большом театре. В его 'боярском' кармане, кроме 'ключа от рая', не было ни крошки. С досады он решил хоть попробовать, как стреляет этот драгоценный пистолет. Может быть, тут один обман и, кроме смеху, ничего бы не было, если б он пальнул в Корнилова?
Перебравшись через забор на склад фабрики, он прицелился в тюк с ватой. Сила выстрела превзошла все его ожидания. Хорошо, что никого не было рядом.
После удара курка по пистону порох внутри пистолета воспламенился, но выстрела не последовало. Из дырки, просверленной в стволе ключа, вырвалась дымная струя с таким зловещим ужасным воем, что в страхе Андрейка поднял пистолет повыше - где уж тут целиться! - уши захотелось зажать. Трах! От грохота взрыва стрелок свалился и не сразу пришел в чувство. В ушибленной ладони даже рукоятки не было, все улетело в дыму неизвестно куда.
Порох, которого оказалось с излишком, превратил Арбуза в негра.
'Эх, дело бы, если бы я в буфете трахнул, - говорил он себе. - Убить не убил, а уж напугал бы так, что кумир буржуйский больше бы в Москву не сунулся!'
С этой мыслью Андрейка и явился домой, слегка оглушенный и все еще томимый жаждой.
- Ну как, здорово на дармовщинку наелся? - спросил Андрейку Саша, оказавшийся уже дома. - Ты вроде не то опух, не то потолстел.
- Хорошо тебе смеяться! Ты не знаешь, как ловко Филоны нашего брата обдуривают, - таким одураченным Андрейка еще никогда себя не чувствовал.
- И что же решили буржуи на Государственном совещании? - допытывался отец. - Вы же там представительствовали от нашего семейства, от завода.
- А шут их знает, чего-то решили...
- И почему генерал скоро уехал, не знаешь?
- Мне не докладывали.
- Интересно бы спросить, что ему не понравилось в Москве? То ли, что солдаты честь не отдали, то ли, что рабочие на колени не стали?
- Все ему в Москве не понравилось. Особенно что в театре ему на голову большевистские листовки сыпанули.
- Ай-ай-ай! А он думал, его хмелем будут осыпать, как жениха?
- А про то уже песенка есть. - И Саша пропел:
Как невеста милого,
Ждал буржуй Корнилова.
От ворот поворот
Дал Корнилову народ!
Отец посмеялся и спросил:
- Что же он дальше будет делать после такого конфуза?
- Этого я не знаю.
- А что мы будем делать, Саша? - спросил Андрейка.
- Ты теперь подкормился. Давай включайся с новыми силами. Союзу поручено распространять листовки.
И Андрейка, конечно, включился, стараясь замять свое неудачное участие в Государственном совещании...
За это время не меньше огорчений перенесла и Стеша. Она побывала везде, где только смогла, и везде рассказывала о встрече с отцом, о двинцах-солдатах, подгоняемых прикладами в тюрьму. Везде ее встречали сочувственно, обещали помочь. И в Совете, и даже в думе. И Люся, и дедушка Кучков. Но вызволить из тюрьмы солдат, обвиненных в измене, оказалось не так просто.
Не в силах дольше скрывать правду от матери, Стеша сказала ей тихо-тихо:
- А папаня наш здесь... - И заплакала.
