И, сообразив, что вопрос совершенно лишний, нажимает на кнопку звонка.
Я обстоятельно рассказываю, как развиваются события, и, когда дело доходит до разговора в тени деревьев, спрашиваю:
— Впрочем, может, вы предпочтете послушать эту беседу в записи?
— Разумеется, -- кивает генерал. — Тем более что спешить нам некуда. — И он снова жмет на кнопку.
Между прочим, мой шеф такой душка, для всего находит время, и делает это очень просто: не ограничивает свой рабочий день.
Лейтенант вносит аппаратуру и исчезает, а мы с генералом остаемся пить кофе и слушать магнитофон. Совсем как на именинах.
— Ну, что скажешь? — спрашивает шеф, когда запись кончается.
— Проект, по крайней мере на первый взгляд, выработан довольно смелый, я бы даже сказал, слишком смелый. Этот Томас или авантюрист, или нас с вами ни во что не ставит.
— Похоже, — соглашается генерал.
— Он, очевидно, жаждет реабилитироваться и всячески старается блеснуть перед начальством. И очертя голову идет на все.
— В сущности, сам Томас ничем особенно не рискует, — говорит шеф. — Рискует, как всегда, главным образом исполнитель. Что касается Томаса, то он даже не вступал в личный контакт с Бояном и в случае провала умоет руки или, чтобы замести следы, мигом уберет отсюда секретаршу. Но это особый вопрос. Важнее другое: мы пока что судим об этой задумке с первого взгляда, как ты выразился, и, может быть, нам еще не видны все ее аспекты.
— Возможно, однако нам уже сейчас ясно, что план таит в себе серьезную опасность...
Генерал молчит, занятый какими-то своими мыслями, и я перехожу к существу вопроса:
— Как прикажете действовать?
— А ты что предлагаешь?
— Мне кажется... Не знаю... Может, это соображение и не следует принимать в расчет, но...
— С каких пор ты начал заикаться? — поднимает брови генерал.
— Я имею в виду то обстоятельство, что Боян все же сын Ангелова...
— Жалко, конечно, но что поделаешь. Сын Ангелова или мой сын... Раз докатился до того, что...
Это единственное, что при данных обстоятельствах меня интересует. Единственно возможный ответ. Так что с этим покончено, и я начинаю излагать свой план контроперации.
Терпеливо слушая, генерал время от времени делает короткие замечания и в заключение говорит:
— В общих чертах годится. Я потолкую с Антоновым, а завтра еще соберемся как-нибудь и примем решение.
И он встает, чтобы еще раз привести в чувство онемевшую поясницу.
— Мой бокал уже полчаса пустой, а вы никак не догадаетесь заказать мне второе виски, — произносит девушка.
— Сейчас же исправлюсь, — заверяет молодой человек.
Этот разговор имел место во второй половине дня в ресторане «София», но мы с Бориславом слушаем его Уже вечером в кабинете с белыми шторами и белым шаром на потолке.
— Я нахалка, правда? Может, у вас нет денег...
— Есть, не беспокойтесь, — отвечает юноша.
И чуть позже мы слышим:
— Еще два виски, пожалуйста!
Паузу заполняет бархатный шум движущейся пленки.
— Чего это те, за третьим столиком, так глазеют на нас? — удивляется Боян.
Потому что это Боян.
— Это ребята из моей компании, — объясняет Анна.
Потому что это Анна.
— Неужто все трое ревнуют вас? Трое одновременно — сложная ситуация.
— Успокойтесь: ни один из них меня ревновать не станет. Мы слишком надоели друг другу. Просто их раздирает любопытство, кто вы такой. По-моему, было бы наиболее гуманно пересесть к ним.
— Нет.
— «Еще нет» или «вообще нет»?
Вопрос сопровождается звоном бокалов. Вероятно, официантка принесла виски.
Пауза.
— Мне будет несколько неудобно среди них.
— Почему?
— В моем костюме... Они все трое как будто минуту назад явились из дома моделей.
— Для вас так важно мнение других? — спрашивает Анна.
— Для меня нет. Но боюсь, что для вас важно.
— Глупости. Начхать мне на всех.
Короткая пауза.
— Да, мои друзья и в самом деле позеры и нахалы, — признает девушка. — А ваши какие?
— Никакие.
— А точнее?
— Точнее, наркоманы.
— Неужели? Это, должно быть, ужасно интересно...
— Ужасно, но не интересно.
— Значит, вы не наркоман.
— Нет. Полная бездарь в этом отношении.
— То есть как?
— Попробовал, но оскандалился.
— Я тоже должна попробовать. Обещайте, что вы мне поможете попробовать!
И прочие глупости в этом роде почти до конца пленки.
— Ставь вторую катушку, — говорю я, когда Бори-слав останавливает магнитофон.
— И на второй ничего особенного, -- сетует мой приятель, меняя катушки. — Было бы куда интереснее, если бы мы с тобой сидели в «Софии», а они слушали бы нас, сидя вот тут.
— Ничего забавного.
— Для них нет. Но для нас... По крайней мере, горло смочил бы...
Он замолкает, потому что снова слышится диалог, записанный часом позже.
— Вы и в самом деле не склонны меня баловать. Опять мой бокал пуст, — напоминает Анна.
— Похоже, вы любите, чтобы вас баловали.
— Не знаю, люблю ли, но я привыкла. Все меня балуют.
— Кто все? Те трое?
— Те? Глупости! Им самим не на что побаловаться.
Короткая пауза. Щелканье зажигалки и ожидаемый клич:
— Пожалуйста, два виски!
— Я имею в виду своих родителей, — поясняет девушка. — В сущности, они давно развелись.
— Почему?
— Да... как обычно бывает, без серьезных причин. Мой отец — раб своего дела. А матери хотелось, чтобы он был ее рабом.
— Теперь вроде не рабовладельческий строй.
— Ну, если не рабом, то, по крайней мере, провожатым: чтобы водил ее куда ей вздумается, особенно по ресторанам, в гости, в театр... А бедняга отец едва ли смог бы высидеть до конца пьесы, если не проспит ее.
Пауза, вероятно вызванная присутствием официантки.
— Так что они разошлись, и я очень плакала, была еще совсем глупенькая и не понимала, что от
