тюрьмы невозможно, значит, кто-то об этом позаботился. Направить журналистов в школу, а тем более подсказать, о чем спрашивать, Кирилл тоже не мог. Тем более, что уж кто-кто, а он-то знал, что Оля не имела никакого отношения к наркотикам.
И выходит, что мать Кирилла, Наталья Белозерова, для защиты сына выбрала самый ненадежный и по- человечески самый отталкивающий способ: очернить погибшую. Впопыхах это может показаться спасением. Наверное, может, тем более что убитая девочка не ответит, а родители находятся в таком состоянии, когда сплетни просто не достигают сознания.
Михеевы и Белозеровы - соседи по даче. Их дети дружили, и семьи стали очень близки. По просьбе дочери Ольга Александровна накануне отъезда с дачи ездила с ней на рынок, чтобы выбрать цветы для барышни, за которой ухаживал Кирилл. Накануне убийства мать Кирилла взяла у Олиных родителей её письменный стол, потому что Оле купили новый. Слышишь все это, перебираешь фотографии, где убийца и его жертва улыбаются, сидя на солнышке, и начинает казаться, что все мы живем не настоящей жизнью, а в декорациях, по ту сторону смысла, когда каждый поступок, каждое слово и событие имеют зеркальную копию, и неизвестно, что подлинное, а что - отражение.
Знакомые Оли и Кирилла в один голос говорят о том, как Кирилл благодарил Олю за то, что она одолжила ему деньги. И она много раз повторяла: не торопись, вернешь, когда сможешь. И все подчеркивают, что он обратился именно к Оле, потому что, если она пообещает молчать, так и будет. Мать Кирилла о деньгах на аборт для подружки узнала не от Оли Михеевой. Как же это могло случиться, что Оля, которая никогда не говорила плохого о людях, посмертно стала жертвой сплетен?
Кирилл, выйдя из горящей квартиры, поехал к своей знакомой Диане. Он попросил её в случае необходимости сказать, что весь вечер они провели вместе. Диана спросила, почему он мокрый - Кирилл ответил, что купался в фонтане. Все-таки боевики - не такая бесполезная вещь: посмотришь сотню-другую, и уж никогда не растеряешься из-за пустяков.
Мать Кирилла Наталья Белозерова - юрист, в то время возглавляла договорной отдел в МГУ, значит, она не только правовед, но и педагог.
Наверное, она знает, что 15 лет - огнеопасный возраст. Об этом много написано и сказано, но каждый родитель только на собственном опыте понимает, насколько непредсказуемо поведение подростка. И тем не менее все или почти все совершают одну и ту же ошибку. Все или почти все думают: ну уж мой-то ребенок...
А что мы про них знаем на самом деле? Проще купить шоколадку, чем вглядеться в человека, уже не маленького, но ещё не взрослого, понять, почему он поступает именно так, почему у него из глаз льются слезы, вырываются необъяснимые замечания или нет ни слез, ни слов, а есть что-то другое. Что? Но ведь мой-то ребенок...
И все. И в час, когда подросток больше, чем когда бы то ни было, нуждается в неподдельном внимании, - его нет. Скандалы и лишение денег на карманные расходы - это ведь другое. Это мы сами с собой ругаемся и сами себя успокаиваем, что не дали денег на мороженое и бац - все встало на свои места. Да деньги-то они найдут, и не только на мороженое. Где взять другое? И как его правильно назвать?
Известно, что такие невероятные по жестокости преступления подростки совершали всегда. Известно также и то, что много лет им за убийства не дают, потому что они ещё маленькие. И можно убить двух детей и через десять лет - максимум через десять, а то и раньше - вернуться домой, поступить в институт, а летом ездить на дачу. Ту самую...
Есть в таком возмездии что-то ущербное. Только я не знаю что.
Но постарайтесь представить себе, как теперь жить родителям, у которых перед глазами всегда будут стоять истыканные ножом, залитые кровью и просившие о помощи дети?
Как просыпаться? Как дышать? Как идти по улице?
Всё - как?
Я искала слова, чтобы сказать о матери убитых детей, и не нашла.
Оказывается, человек может вынести и это.
А у Натальи Белозеровой больше нет сына. Того, которому она возила колбасу и жарила мясо, того, который жил на даче и играл в детском спектакле Чацкого (Олины родственники сделали ему тогда цилиндр). Есть другой - он сидит в тюрьме. А того Кирилла нет и уже никогда не будет.
ГЛАВА II
Из зала суда
Страшный суд
Однажды участковый инспектор В. Дорофеев зашел по делам службы в школу № 411. И вдруг учительница О.Ю. Родионова задает ему вопрос: нет ли чего- нибудь нового в расследовании дела об исчезновении её ученицы Юли Сопилкиной? Участковый удивился. Он позвонил в милицию, и там ему ответили, что никакого расследования об исчезновении Юли не ведется - никто её не ищет.
Пришел черед удивиться Родионовой: ребенок с ноября не ходит в школу, документами никто не интересовался - значит, в другую школу девочку не переводили, а где она, никто не знает. И никого это, по-видимому, особо не волнует.
Участковый предложил О.Ю. Родионовой написать заявление, что она и сделала, сообщила то немногое, что знала.
В милицию вызвали отца пропавшей Юли. Он сказал, что детей увезла жена, с которой он разошелся. Куда - неизвестно. Под давлением сотрудников милиции - во всяком случае никак не по собственному почину - отец написал заявление об исчезновении Юли и её сестры Кати.
Заявление было проверено (полагаю, без излишнего напряжения, с экономией сил), и в свой час на полку лег стандартный отказной материал.
Из обвинительного заключения по уголовному делу № 18628-88:
'7 и 8 апреля 1988 года в одном и том же месте залива 'Зем-снаряд' реки Нерская в Орехово-Зуевском районе Московской области были обнаружены трупы двух девочек - сестер Богословской Кати, 1983 г. рождения, и Сопилкиной Юлии, 1978 г. рождения. Дети проживали с родителями в г. Москве по ул. Молостовых, 17, корп. 2, кв. 188, и исчезли вместе со своей матерью Богословской Анной Константиновной 5 ноября 1987 г.
Несмотря на исчезновение в холодное время года, трупы детей были без теплой верхней одежды и обуви.
Как следует из заключения судебно-медицинской экспертизы, смерть обеих девочек наступила от утопления в воде.
11 апреля 1988 года Орехово-Зуевской прокуратурой было возбуждено уголовное дело по признакам преступления, предусмотренного п. 3 ст. 102 УК РСФСР'.
Когда был обнаружен первый труп, следователь по особо важным делам Орехово-Зуевской городской прокуратуры Александр Эдуардович Шмидт первым делом проверил, не заявлял ли кто-нибудь из окрестных жителей об исчезновении ребенка.
Нет, никто не заявлял.
Шмидт стал проверять московские сводки.
Да, он, конечно, принял к сведению информацию о двух пропавших детях и тут же вызвал родственников. Но, надо сказать, что, не окажись в милиции заявления классного руководителя Юли Сопилкиной, не окажись в 'отказных' завалах информации о двух исчезнувших девочках, - два детских трупа остались бы неопознанными. И все.
То есть - ничего. Не было бы ничего, и жили бы мы дальше.
Сюжет-то старый и очень незатейливый. Ни от кого не требовалось ни геройства, ни сверхъестественных усилий. Требовалось только, чтобы те, в чьи обязанности это входит, добросовестно выполнили свою работу.
Добросовестно. То есть сделали все возможное, чтобы ответить на прямой в общем-то вопрос: были у Виктора Богословского жена Анна и двое детей, теперь их нет, куда они делись? Он говорит - жена уехала с детьми в Прибалтику. Взять да и проверить. И голова бы потом ни у кого не болела.
И не голова - сердце.
Это будет точнее.
Правильно сказал Шмидт: вся беда в том, что дела об исчезновении расследуются у нас как бы между прочим. В числе других дел. В первом случае никто не бросился на поиски после заявления учительницы, не желавшей закрывать глаза на явную неестественность всего происходящего. Во втором случае, то есть
