встреча с Аркадием была тем самым единственным шансом, дающим женщине привилегию считать себя избранницей Фортуны. Но постепенно, со временем, складывалась иная концепция: пустячок, раздутый жадной до сантиментов девической фантазией.
В субботу во всем блеске своего очарования я прибыла на вечеринку Аркадия, оказавшуюся днем его рождения. 15 августа - именно в этот день подданные чествовали императора Наполеона, а друзья - Аркадия Тайцева. Было шумно и душно. Когда я пришла, огромную старую квартиру в переулке возле Чистых прудов переполняла музыка и запах пирогов, выплескиваясь в открытые окна.
Как выяснилось потом, 'предки' Аркадия сбежали на дачу, а тетя мура славная такая 'Арина Родионовна', нянчившая Аркашу с пеленок, приготовила чудесный стол и пирожков напекла прорву. Крохотных, слоеных, с мясом, капустой, изюмом - я таких и не видела.
Я вообще не видела ещё подобных квартир. Только в кино. И то - из жизни дореволюционной интеллигенции. Книги, книги до самых лепных потолков, люстры с гроздьями матовых плафонов и хрустальных висюлек, бронзовые лампы под затейливыми старой кропотливой работы абажурами, картины, вазы, музейный фарфор в угловом изящном шкафчике. И запах, и свет, и какие-то мелочи - рамочки с фото, подсвечники, салфетки с вышитой монограммой - все было невзаправдашним, не из нашей нынешней стандартизированной жизни, где самые бойкие способности никак не могут удовлетворить робкие потребности.
- Это - Слава! - Объявил с порога Аркадий, выключив магнитофон. А затем ударил ручкой ножа по бронзовому диску. Густой гул установил тишину. - Повторяю, друзья, вы видите перед собой Славу. Владислава - психолог, умница и вообще - красивая женщина.
Я почувствовала. что заливаюсь краской под любопытными взглядами компании. Но тут ко мне подошла тетя Мура и со словами 'Руки-то помыть хотите, деточка?' увела меня в ванную. Здесь в овальном зеркале какого-то старомодного, дворцового фасона, я увидела свое лицо с пунцовыми от внутреннего жара щеками и серыми глазами, глядящими настороженно-выжидающе из-под низкой бронзовой челки. Я стриглась под Мирей Матье и чуть подкрашивала волосы хной. Блестящий шлем тяжелых, всегда идеально уложенных волос почти скрывал лицо. Только мягкие, розовые, приоткрытые от удивления губы и яблочный румянец на скулах могли бы дополнить портрет художника-моменталиста.
Сердце колотилось радостно и взволнованно, как перед выходом на сцену. Сгустившаяся предгрозовая атмосфера праздника обещала разразиться ливнем чудесных неожиданностей. Так бывает - какое-то шестое чувство обводит деть или час красной рамочкой, заявляя о том, что он станет особой вехой в твоем жизненном календаре.
- Ой, простите, я думал здесь свободно! - В ванну на мгновение заглянул некто в клетчатой рубашке и тут же смущенно скрылся. Я заметила лишь упавший на лоб русый чуб и широченные плечи, обтянутые 'ковбойкой'.
Когда стали рассаживаться за огромный овальный стол, я оказалась соседкой 'ковбоя'. По левую руку от меня сидела веселая, хорошенькая девушка, назвавшаяся Мариной, сестрой юбиляра. Гости с хищным интересом разглядывали красочное изобилие представленных блюд. В августе всегда получается яркий стол - много зелени, чудесных овощей. Но здесь были и розовая семга, и нежная осетрина, и какие-то языки- карбонаты-грудинки-рулеты, и вазочки с красной икрой, и трехъярусные хрустальные вазы, заполненные разными сортами муриных пирожков.
- Прошу внимания, господа присяжные заседатели. - Поднялся Аркадий. Я буду краток - не более получаса на оправдательную речь. Начну с того, что ровно четверть века назад чета Тайцевых была осчастливлена появлением младенца мужского пола, который родился в рубашке и с серебряной ложкой во рту. Так определяет везунчиков российская и европейская фольклорная традиция...
Больше я ничего не слышала, потому что заметила её. Девушка, сидящая рядом с Аркадием, была настоящей, умопомрачительной красавицей. Каждый смотрящий на её тонкое, с мастерством и любовью вылепленное лицо, наверно, думал, что такого просто не может быть: таких огромных незабудковых глаз под черными, 'соболиными' бровями, так нежно изогнутых губ и гордо очерченных ноздрей. Это лицо хотелось разглядывать внимательно, в отдельных деталях, восхищаясь художественным замыслом и работой мастера. По плечам красавицы струились длинные, светлые, почти платиновые, волосы, несомненно, естественного окраса. Она вся была - уникальность и естественность одновременно. Даже зеленый бархат гладкого платья с золотой брошью у левого плеча казался не одеждой, а природным дополнением к её телу, вроде зеленых листков, прикрывающих бутон розы.
'Вот и все...' - рухнуло в пустоту мое сердце, когда я услышала обращенные к девушке слова Аркадия:
- А теперь в защиту обвиняемого выступит прекрасная Марго - королева моего сердца.
Я плохо соображала, что происходило дальше. Застенчивый сосед, очевидно, осведомлялся у меня насчет предпочитаемых напитков, но я согласно кивала без разбора и, кажется, залихватски пила водку. От Марины я узнала, что Рита - дочь дипработников, живущих уже почти десятилетие в Женеве, кончает МИМО и считается, вот уже два года, невестой Аркадия.
- Не думаю, что мы с ней поладим, если Аркаша решится. Уж больно много о себе понимает, гусыня!
- Но ведь она - настоящая красавица. Я таких никогда не видела. Заплетающимся языком возразила я.
- Простите, Слава! - Неожиданно встрял в разговор 'ковбой'. - Вы ведь только что смотрелись в зеркало!
- Изысканный комплимент, - хихикнула Марина и объяснила мне. - Сергей уверяет, что вы не хуже Марго.
- Не хуже. - Согласилась я. Только больше пью и почему-то очень хочу спать.
Я пришла в себя на диване в пустой комнате, очевидно. кабинете. На письменном столе мягко светился зеленый абажур настольной лампы. 'Как у Сталина в Кремле' - выудило откуда-то ассоциацию сознание. Танцы за стеной были в самом разгаре. Никаких голосов, лишь мягкие всхлипы джаза. Наверняка танцуют в темноте, в обнимку. Представив Аркадия с Ритой, я поднялась, намереваясь тут же уйти. Голова закружилась, к горлу подступила резкая тошнота, я без сил рухнула на диван.
- К тебе можно? Уже второй раз заглядываю - ты так нежно спала, как сиротка под елкой. - Аркадий присел возле дивана на ковер и протянул мне бокал. - Это холодный апельсиновый сок. По-моему, ты надралась.
Я отхлебнула сок, засосав за щеку кусочек льда. Стало немного легче.
- Ты же знаешь, что алкашам много не надо. Выпил рюмку - и в полном отрубе. Это в крови происходит такая реакция... ой... - Я поморщилась. Тошнит.
- Полежи-ка лучше спокойно. Я думаю, тебе придется остаться у меня. Все-таки я должен был проследить за своей неопытной гостьей.
- А Рита? - Я попыталась вскочить, но Аркадий усадил меня на диван и с силой прижал мои плечи к подушке.
- Успокоилась? - От отвел со лба мою челку и оставил ладонь на лбу. Может, у тебя температура? Ни в коем случае нельзя уходить. Погоди, я сейчас всех выпровожу. Уже первый час.
- Что?! Меня же мама ждет... - Я дернулась и снова прикрыла глаза, усмиряя приступ тошноты.
- 'Рита, мама...' - передразнил меня Аркадий. - А я тебе совсем не интересен?
- Ты?! Ты великолепен, но ты - чужой...
- А я вот уверен, что хотя бы в этот день в четвертьстолетний юбилей все красивые девушки - мои...
Аркадий наклонился над моей запрокинутой на подлокотнике дивана головой и его губы коснулись моей шеи.
- Не надо... Я же не могу сопротивляться...
- А я не люблю брать женщин силой. Оставайся такой, как есть - нежная, беспомощная, томная...
Полутьма, голос Аркадия, о котором я мечтала целую неделю, его лицо совсем рядом...
Горячие руки легли на мои плечи и нежно спустили бретельки легкого сарафана.
- Ты прекрасна, Слава... Только тебе я хочу подарить эту ночь - ночь между четвертинками столетия.
