Наконец случилось так, что Сигурд сумел прикончить вожака троллей, косматого гиганта с обгрызенными ушами и одним глазом – второй был потерян в недавней схватке с неутомимым Гросс-Бьерном. Сигурд давно уже нуждался в добротном и теплом плаще, а потому он без особых церемоний аккуратно освежевал покойного вожака и набросил его шкуру себе на плечи – под внимательными взглядами уцелевших троллей, которые наблюдали за всей этой сценой с безопасного расстояния. Затем, не забывая оглядываться, Сигурд укрылся в скальной расселине и оттуда смотрел, как тролли деловито нарезают из погибшего соплеменника ломти мяса, портя при этом вдвое больше продукта. Когда был разведен костер и мясо более-менее поджарилось, Сигурду, к его немалому изумлению, предложили мир, а заодно и солидный ломоть жареного мяса, которое, как и ожидал Сигурд, оказалось жестким и безвкусным. Троллей в шайке осталось так мало, что даже им стало ясно: надо что-то делать, иначе никто из них не доживет до весны. Троллям всего-то и требовался умный вожак, чтобы под его водительством совершать успешные набеги на владения доккальвов, живших на равнинах. Сигурд мгновение подумал – и согласился возглавить шайку.
Весь остаток зимы Сигурд и его тролли наводили ужас на равнинные поселения, щадя только усадьбы мятежных льесальвов. Тролли нагуливали жирок и пополняли шайку все новыми охотниками, а Сигурд получал все большее удовольствие, терзая грабительскими набегами доккальвов. Все чаще вспоминал он о Бьярнхарде, засевшем в Свинхагахалле, и уже начинал прикидывать, удастся ли ему следующей зимой увести свою шайку дальше на запад.
Доккальвы не желали смиряться с таким бессовестным грабежом. Они расставляли многочисленные ловушки и устраивали охотничьи рейды. Шли слухи о человеке, который предводительствует троллями, и слухи эти дали пишу множеству побасенок, в высшей степени жутких и насквозь лживых. Сам Бьярнхард назначил награду за поимку вожака троллей, но награду эту так никто и не получил, чего нельзя сказать о карах, обещанных хромым ярлом после того, как стало ясно, что человека-тролля так и не могут изловить.
Доккальвы становились все бдительнее, и это могло бы стать немалой помехой для шайки, однако зима катилась к концу, и горы снова закишели дичью, и троллям было чем набить брюхо в перерывах между набегами на доккальвийские усадьбы. Сигурд тщательно обдумывал планы своих грабительских походов и ухитрялся нападать именно тогда, когда большая часть доккальвов охотилась за ним же где-то в другом месте, а защищать их скот и овец было почти что и некому.
Удача изменила Сигурду в одну весеннюю ночь, когда его шайка наткнулась на охотников, залегших в засаде на скалах над обычной тролличьей тропой.
Ливень стрел и копий обрушился на троллей, и одна стрела ранила Сигурда в ногу. Он не мог отступать наравне с удирающими троллями, и они, как то водится у тролличьего племени, без малейших сожалений покинули Сигурда на произвол судьбы, едва убедившись, что он стал им бесполезен, – чары умного и непобедимого вожака тотчас развеялись в прах.
Оставшись один, Сигурд кое-как перетянул рану остатками изорванной рубахи и из последних сил заковылял вниз по ущелью, прочь от своих преследователей. Когда рассвело, он укрылся у небольшого водопада, чтобы перевести дух. Лежа в надежном своем укрытии, Сигурд дал волю мыслям, и они беспорядочно метались от одной совершенной им глупости к другой, выхватывая из памяти знакомые лица. Думал он и о том, уж не пришел ли на самом деле конец, которого он так страстно желал когда-то. Гросс- Бьерн бродил поблизости, поглядывая на Сигурда и с непоколебимым терпением дожидаясь той минуты, когда его жертва окончательно ослабнет. Сигурд смотрел на морока и вспоминал о Бьярнхарде и об отмщении, которое тот несомненно заслужил. С грустью думал он о Микле и Рольфе – и как же это он не мог понять с самого начала, что именно они, а не Йотулл и Бьярнхард, и есть его истинные друзья! И с еще горшей скорбью вспоминал Сигурд своего отца Хальвдана, а также Ранхильд, которую он ныне потерял навеки из-за собственной слепой и неумной гордыни. Беспомощный и бессильный, лежал он, истекая кровью, в ущелье, меж безжалостных валунов, и думал, что предал в своей жизни всех, кому должен был бы доверять, что позволял своим врагам льстить себе и с небывалой легкостью обводить себя вокруг пальца. Что же, испустить дух в жалком одиночестве, подобно раненому троллю, – именно такой конец он и заслужил, и если мстительные доккальвы отыщут его еще живым – тем лучше.
К ночи Сигурду стало совсем худо, и он едва осознавал, что с ним творится. То ему чудилось, что он опять в Хравнборге, то – что он вернулся в дом своей бабушки в Тонгулле. Однако чудилось Сигурду, что рядом с ним не Торарна, а Ранхильд. Он все еще хранил тетиву, сплетенную из ее волос, подаренное ею колечко и алый камешек, хотя и порывался много раз выбросить все это прочь. На мгновение приходя в себя, Сигурд видел, как будто бы Ранхильд склоняется над ним, – но ее лицо тут же превращалось в косматую физиономию тролля. Затем он решил, что враги, должно быть, отыскали его и теперь везут на суд и расправу, перекинув, точно полупустой мешок, через спину мохнатого конька, мерно трусящего по каменистому дну ущелья.
Последняя внятная мысль Сигурда была о том, какие странные у этого коня ноги – огромные, косматые, с кривыми черными когтями вместо копыт.
Придя в себя, Сигурд с немалым удивлением обнаружил, что как будто все еще жив. Осознав это, он решил, что прежде всего надо бы разобраться, где же он находится и кто доставил его сюда. В отсветах низкого пламени он разглядел десятки смеющихся физиономий, которые, корча гримасы, глядели на него из темноты, и ужас охватил Сигурда, пока он не понял, что это всего лишь фигурки, вырезанные из дерева или камня. Какое-то воспоминание ворочалось в его обессиленном мозгу, но он никак не мог заставить себя вспомнить, в чем дело.
Затем он увидел груду пестрых вытертых шкур, которая едва заметно шевельнулась. Длинная шерстистая лапа выпросталась из груды шкур, чтобы помешать содержимое закопченного котелка, висевшего над огнем очага. Да это же тролль, изумленно сказал себе Сигурд, – уж не решились ли все-таки тролли из его шайки вернуться за своим раненым вожаком? Однако у его троллей не могло быть ни такого уютного убежища с очагом и вырубленными в каменных стенах нишами, ни тем более такой роскошной кровати, как та, в которой он лежал, – не кровать, а царственное ложе, с резными столбиками по всем четырем углам и грубым, но чистым бельем.
– Гриснир! – наконец осенило Сигурда. Решение этой загадки истощило все его силы, и он вновь осел на ложе со счастливым и облегченным вздохом.
Гриснир, шаркая, подошел к кровати и приложил косматую лапу ко лбу Сигурда.
– Горячка прошла, – объявил он. – И ты признал меня – впервые за все время. Похоже на то, что эта отравленная доккальвийская стрела все же не сумела сделать свое лиходейское дело.
Сигурд открыл глаза и не мог удержаться, чтобы не ответить на жутковатую гримасу, которая у старого тролля означала довольную ухмылку.
Трудно было найти более уродливое и милое зрелище, чем морщинистая физиономия Гриснира с двумя рядами радостно оскаленных зубов.
– Ох, Гриснир, ты мне, должно быть, снишься! – со вздохом проговорил Сигурд, от всего сердца
