жестяной навес вместо ангара. Неподалеку виднелась тихая деревушка под названием Порт-Кайтума, от которой до Джонстауна было шесть миль на север, по грунтовой дороге. К самолету подъехал желтый грузовик с шестью представителями 'Храма'.
Краузе вспоминал, что, когда он впервые увидел плантацию, глазам его представилась идиллическая картина, как из фильма 'Унесенные ветром': 'Старые негритянки пекли хлеб в пекарне, кто-то стирал в прачечной, белые и черные ребятишки играли в салочки на детской площадке, а чуть поодаль сидели за длинными столами в ожидании ужина остальные колонисты, в основном чернокожие'. И поначалу лагерь показался ему 'мирным буколическим уголком'.
Марселина Джонс любезно встретила гостей и повела их к длинному деревянному столу под навесом. Там их ждал улыбающийс Джим Джонс, в шортах цвета хаки и спортивной рубашке, в неизменных своих летчицких очках.
Пока журналисты из 'Эн-би-си ньюс' готовились к интервью с Джонсом, Райан пошел погулять по лагерю и перекинуться парой слов с кем-нибудь из местных жителей. Предложенный гостям ужин оказался на удивление обильным и вкусным: горячие сандвичи со свининой, капуста и картофельный салат - и все это подавалось на пластмассовых подносах.
После ужина зажглись неяркие лампы. Оркестр Джонстауна исполнил сначала гайанский национальный гимн, затем - 'Прекрасную Америку'. Когда все сели, начался двухчасовой концерт, где было все по полной программе - и хоровое пение, и детские пляски.
Райан был растроган и начал было подумывать, что все те ужасы, о которых ему твердили родственники колонистов, были, мягко говоря, преувеличением. После представления его попросили сказать несколько слов собравшимся, так что он и вовсе расчувствовался.
Он сказал:
- Я слышал о Джонстауне много неприятного, но теперь лично убедился, что все эти люди знают одно: здесь им лучше, чем где бы то ни было. Мне не в чем их упрекнуть.
Когда он замолчал, семьсот колонистов, собравшихс на веранде, встали и бурно зааплодировали.
Но Джонс, успевший принять изрядную дозу амфетамина, сам все испортил. Отвечая на вопросы журналистов, позируя в черных очках, несмотря на сгустившийся мрак, он постепенно становилс все более раздражительным и агрессивным.
- Говорят, я стремлюсь к власти, - и он обвел рукой в сверкающих перстнях свою улыбающуюся паству. - О какой власти может идти речь, когда я уже на пороге смерти? Я ненавижу власть. Ненавижу деньги. Я хочу только покоя. Мне все равно, за кого мен принимают. Но всякую критику Джонстауна нужно прекратить, - заявил он неожиданно резко. - Если бы мы сами могли прекратить эти нападки! Но раз мы не можем, то я не поручусь за жизнь тысячи двухсот своих людей...
Тут гостей вдруг попросили удалиться и прийти на следующий день к завтраку. Их отвезли к месту стоянки самолета, и они провели ночь в спальных мешках.
На другой день в атмосфере явно что-то переменилось, и американцы поняли, что загостились. Прогуливаясь по лагерю после завтрака, журналисты заметили, что, несмотря на тропическую жару, некоторые бараки наглухо закрыты, а окна в них зашторены. На вопрос, кто там находится, охранники довольно бесцеремонно отвечали, что там прячутся те, кто боится пришельцев.
И все-таки журналисты уговорили охрану показать им один из бараков изнутри. Они увидели ряды коек - больше сотни, они нависали одна над другой в два, а то и в три яруса. На койках лежали старики чернокожие. Старая медсестра, Эдит Паркс, украдкой шепнула одному из репортеров, что хотела бы, чтобы он забрал ее из лагеря, где кроме нее живут еще ее сын, невестка и трое внучат.
Журналисты поспешили к Джонсу, чьи попытки представить все, в том числе и себя самого, в лучшем свете явно не удавались. Перед оператором 'Эн-би-си' предстал человек с помятым лицом, налитыми кровью глазами, необычайно возбужденный. Дон Харрис из 'Эн-би-си' спросил его, правду ли говорят, что вооруженные охранники поставлены для того, чтобы люди не могли сбежать из лагеря.
- Наглая ложь! - заорал Джонс.
И продолжал кричать, быстро теряя над собой контроль:
- Нас всех тут опутали ложью! Это конец! Лучше бы я умер!
Телекамера крупным планом снимала его лицо, а он тем временем изрыгал проклятия по адресу неких злобных заговорщиков.
- Хоть бы меня застрелили! - кричал он. - Теперь пресса начнет поливать нас грязью как последних убийц!
Харрис остолбенел. Казалось, он присутствует при распаде личности, причем происходило это на виду у всех, перед работающей камерой. Пользуясь моментом, он передал Джонсу записку, в которой один из колонистов просил отпустить его.
- Тебя разыгрывают, друг мой, - нашелся вдруг Джонс и с отвращением порвал записку на мелкие кусочки. - Они лгут. Но что же я могу поделать, если вокруг столько лжецов? - Но бегающий взгляд, искаженное страхом лицо все это говорило о том, что он загнан в угол. - Кто хочет уйти от нас? Если такие есть - уходите, милости просим! - надсаживался он. - Любой может убраться отсюда, если захочет. Чем больше народу уйдет, тем проще нам будет жить: меньше ответственности. На что, черт побери, нужны эти люди?
Между тем небо нахмурилось. Налетел ветер, стал накрапывать дождь. В это время к Джонсу подошел Райан, а следом за ним - взволнованный поселенец, попросивший отпустить его вместе с детьми.
- Есть еще одна семья из шести человек, - сказал Райан. - Они тоже хотят уйти.
Всего таких набралось пятнадцать человек, и Райан опасался, что самолет, рассчитанный только на девятнадцать пассажирских мест, всех не поднимет.
Джонс не унимался.
- Меня предали! Этому не будет конца! - но тут же сам предложил оплатить транспорт для всех желающих уехать. - Я заплачу! Американскими долларами! - вопил он.
Но охранники уже уводили людей к желтому грузовику, который должен был отвезти их к самолету.
Джонс обратился к миссис Паркс, которая была рядом с ним еще с индианаполисских времен, а теперь смотрела на него с печальным укором.
- Вы не тот человек, которого я знала когда-то, - произнесла она с горечью.
- Не делай этого, Эди, - взмолился Джонс. - Подожди, пока он уедет, и я отдам вам и деньги, и паспорта.
- Нет, - ответила старая женщина, собрав всю свою волю. - Это наш единственный шанс. Мы уходим.
Возникло некоторое замешательство, сын Эдит искал своего ребенка, который куда-то убежал. Дождь сильнее забарабанил по листьям. Внезапно дюжий охранник набросился на Райана сзади и приставил длинный нож ему к горлу.
- Конгрессмен Райан, ты ублюдок, - выпалил он, а стоявшие рядом поселенцы смотрели на эту сцену кто с ужасом, а кто и с одобрением.
Адвокаты Лейн и Гарри бросились на охранника, пытаясь освободить перепуганного конгрессмена. В схватке охранник порезал себе руку, и его кровь брызнула на белую рубашку Райана.
Кое-как инцидент замяли. Тем пятнадцати членам общины, за которых просила делегация, разрешено было покинуть лагерь.
К трем часам пополудни подкатил открытый грузовик, чтобы доставить Райана с товарищами и пятнадцать отказников к взлетно-посадочной полосе, откуда самолетом можно было переправитьс в Джорджтаун. Как только грузовик тронулся с места, один из главных помощников Джонса, Ларри Лейтон, запрыгнул в кузов. Беглецы с испугу прижались к борту. 'Он убьет нас!' - закричал кто-то. Райан пытался успокоить взволнованных людей, а сам с тревогой думал о том, что дорогу совсем развезло, грузовик еле тащится, и едва ли до наступления темноты им всем удастся переправиться на самолете в столицу.
Машина добралась до взлетно-посадочной полосы только в четыре тридцать. Самолета не было. В ожидании самолета сотрудник 'Эн-би-си' Дон Харрис готовился сделать еще одно интервью с Райаном. Наблюдая, как угасает день, остальные продолжали взволнованно обсуждать нападение на конгрессмена. Фотограф из сан-францисской газеты достал свой фотоаппарат и стал снимать все подряд.
Над верхушками деревьев показался самолет. Все вздохнули с облегчением, увидев знакомый
