остался лежать самоцвет, размером с голову человека. Судя по ясному голубому сиянию, это был сапфир.
Повторяя в миниатюре самого Орчера, эта угловатая и шишковатая гемма блестела звёздочками отражений.
Зрители были возвращены на свои места все той же неведомой силой.
— Вот мой дар. Когда понадобится — разбейте его. Вполне возможно, что он тяжёлый, поэтому нести его лучше тебе, Йанак. Видимо, придётся тебе сопровождать этих людей в Наних. Тебе самое время расширить кругозор. Пока ты будешь странствовать, никто не вспомнит о МАШИНЕ, а вернёшься ты скоро, обещаю тебе. Теперь мне пора возвращаться в созданную мною Вселенную, она слишком сложна, и поэтому её нельзя покинуть даже на час.
Сияние стало тускнеть, но вдруг снова вспыхнуло в полную силу и приблизилось к Джену.
— Да, я знаю этого человека! Совсем недавно, когда я смешивал измерения, чтобы построить новый мир, я, можно сказать, запнулся. Да… я запнулся и, сам того не желая, случайно выплеснул энергию, которая ненадолго сравняла законы его мира и вашего. Миры слились всего на мгновение, но он проскользнул в ворота. Полагаю, ему в это время казалось, что он тонет. Я не успел сразу вернуть этого человека обратно — помешали срочные дела, однако я коснулся слегка его сознания, чтобы ему легче было принять условия этого мира, если бы они оказались слишком непривычными для него. Неплохо… — Музыка Орчера рассыпалась быстрыми нотами смеха. — И он нашёл путь сюда, ко мне! Скажи мне, человечек, ты хочешь вернуться к себе? Решай быстро, но осторожно, — я не спрашиваю дважды.
Джен взглянул на Сивару — её глаза были полны печали.
— Нет, — твёрдо сказал он. — Я остаюсь.
— Прекрасно. Теперь я должен вас покинуть…
Сивара, вырвавшись из объятий Джена, вскинула в мольбе руку:
— Подожди… — Она упала на колени и склонила голову, но голос её был твёрд. — Прости меня, Орчер, но я хотела бы попросить тебя ещё об одном… о том, что дорого моему сердцу. Этот человек, — она указала на Каспеля, — мёртв — убит. Он был мне учителем, как вы — Йанаку. И вот лежит поверженный… Орчер! Верните ему жизнь! Если можете…
Сияние потемнело, словно угасая. Голос стал задумчивым:
— Вы меня растрогали, принцесса. Я был бы счастлив, если бы когда-нибудь Йанак ради меня применил великую силу! Но я ведь объяснил, что я не бог! И не в моих силах вернуть жизнь. Всё, что я могу, — это создать подобие жизни. Думаю, что вы просите не об этом. Представьте — видеть человека, слышать его голос и при этом всё время помнить, что у него нет души. Поверьте, очень скоро вы начнёте его бояться, а потом просто возненавидите. Душа покинула тело — я не могу работать с таким материалом. К сожалению, ничем не могу помочь…
Сивара разрыдалась, мутная пелена застила глаза и Джену, а сияние Орчера, трепеща и вспыхивая, становилось всё бледнее и бледнее, пока совсем не исчезло, и опять остался только контур, высеченный в стене храма.
Долгое время они стояли молча, боясь пошевелиться. Потом Джен склонился над Сиварой, помогая ей подняться, а Йанак, суетливо шаркая, зашлёпал вокруг голубого камня. Он поднял его и, несмотря на видимое физическое превосходство над людьми, вынужден был признать, что камень тяжёлый.
— Похороним тело в моём саду. Рядом с ручьём. — Йанак повернулся к Фроару, и тот начал приходить в себя, его глаза тревожно заблестели. — Возьмите мёртвого человека, — приказал ему Йанак.
Министр механически склонился над Каспелем и поднял его. Сквозь запылённые залы они двинулись прочь из храма: впереди Йанак с голубым камнем, следом — Фроар с телом Каспеля на руках; Джен с Сиварой, уткнувшей заплаканное лицо ему в плечо, едва поспевали за ними.
Сад Йанака, как и прежде, был залит солнечным светом. Фроар опустил Каспеля на землю около ручья, и, пока Джен с Йанаком, набрав мха и перламутровых камушков, обкладывали ими тело, Сивара, рассеянно бродившая неподалёку, скрылась в зарослях высокой травы. Вернувшись с охапкой прекрасных серебристых цветов, она уложила их на могилу и, обессилев от горя, опустилась рядом на колени.
— Возвращаемся на корабль, — немного погодя безучастно произнесла она. Джен наклонился, чтобы поднять голубой камень, но, к своему удивлению, обнаружил, что не может даже сдвинуть его с места. Между тем Йанак свободно подхватил камень, но, немного подумав, опустил на траву и уселся рядом.
— Знаете, — вдруг заявил он, — я подумал, что, если уж покидаю это место, неплохо бы мне прихватить отсюда немного глины. Вдруг я захочу поразвлечься, а в вашем Нанихе может не оказаться того, что мне нужно. Секундочку. — Он юркнул на торфяной берег, пробежал немного вверх по течению и, зачерпнув побольше глины, скатал её в шар. Остальные молча наблюдали за тем, как ком становился всё больше и больше, а Йанак все добавлял и добавлял глины. Когда же шар стал с ярд в диаметре, морское чудище удовлетворённо похлопало его со всех сторон, выравнивая и уплотняя.
— Теперь вот что нужно сделать. — Он вымыл руки в ручье, вернулся к остальным, поднял голубой камень и, как будто поясняя свои слова, оглянулся на глиняный шар. И тут даже Сивара громко охнула от изумления — ком шевельнулся, словно его кто-то подтолкнул, качнулся, подпрыгнул и покатился с берега ручья. Докатившись до Йанака, ком капризно запрыгал возле его ног.
— Нет, — строго сказал тот, — иди впереди нас. — Шар обиженно обогнул его и тяжело выкатился из сада. — Теперь — вы, — повернулся Йанак к Фроару. Великан, с трудом переставляя негнущиеся ноги, двинулся за комом глины. Вслед за ними покинули сад Сивара, Джен и Йанак, прижимавший к груди голубой камень.
Они вновь шли по затемнённым, пыльным залам; шар, казалось, резвился, делая огромные скачки. Вот он весело выскочил из гигантских ворот и поскакал по мостовой к морю.
Матросы, ждавшие на берегу, приветствовали их было радостными криками, однако, заметив глиняный шар и неестественно сверкавший в руках Йанака сапфир, люди растерянно притихли. Самого Йанака они издали приняли за Каспеля — четверо уходили в город, четверо и возвращались из него, — но что за странная штуковина прыгает и крутится у них под ногами? Когда же они разглядели Йанака, ужасу их не было предела. Напрасно островитянин старательно растягивал губы в приветливой улыбке — это не убавило паники среди моряков.
Сивара, начав понимать язык Йанака с момента появления Орчера в храме, как могла утешила растерявшегося морежителя и попыталась успокоить перепуганных матросов.
— Он не причинит никому зла. Он — наш друг. Нам обеспечена поддержка в обороне Наниха!
— Принцесса! — Один из моряков едва мог говорить со страху, остальные, сбившись в кучу, наблюдали за происходящим с тревожным блеском в глазах. — Принцесса! Он что, будет вместе с нами на корабле? — Моряк, словно желая разогнать злые чары, очертил в воздухе каббалистический знак.
— Он не желает вам зла, — устало повторила Сивара, заглушая пылкое бормотание Йанака, затем, оперевшись на руку Джена, она ступила в лодку, А Джен как зачарованный глядел на ком глины, который остановился, задрожал, подпрыгнул и уже в следующий момент, глухо ударившись о доски, был в лодке. Йанак занял место на носу, уложив камень на колени. Фроар, вернувшись в своё обычное состояние, всем своим видом выражая враждебность и презрение, устроился напротив кормчего — подальше от Йанака, убрав цепь под складки рукавов, — цепь, которой был убит Каспель!
— К кораблю! — скомандовала Сивара. — Мы возвращаемся в Наних! — Гребцы, ропща и бросая косые взгляды в сторону Йанака, всё-таки повиновались, и уже через мгновение лодка плавно неслась к галере.
Йанак с любопытством рассматривал приближающийся корабль, однако, когда лодка подошла к нему вплотную, оказалось, что на палубе нет ни души. Они обогнули корабль, окликая команду, и наконец выяснили, что все попрятались, испугавшись Йанака. Это повергло его в уныние.
— Я им не понравился, они боятся меня. Теперь я понимаю, что поступал мудро, не покидая свой садик. — Он с тоской посмотрел на остров. — Если даже Орчер не прикажет мне, я все равно сюда вернусь. Да, здесь я был одинок, но меня никто не чурался. — Он встал, на другом конце лодки поднялся Фроар. Сивара нетерпеливо взмахнула рукой:
— Немедленно поднимите нас на палубу. Я хочу представить вам нашего нового друга.
Йанак поднял над головой голубой камень, и тот, освещённый ласковым солнцем, заискрился, озаряя палубу и столпившихся на ней людей.
