предложениями о присоединении к вооруженному нейтралитету, сделанными Голландией. Полномочия Дейны в части заключения соглашения о присоединении США к вооруженному нейтралитету не были возобновлены, так как 'действительные интересы этих штатов требуют, чтобы они были как можно меньше связаны с политикой и спорами европейских стран'. Вместе с тем в решении от 12 июня 1783 г. отмечалось, что в целом либеральные принципы лиги нейтральных стран благоприятны для интересов всех стран, особенно Соединенных Штатов, и 'в этой связи последним надлежит содействовать им в той мере, в которой это совместно с основным направлением их политики'24.
Получив от американского конгресса разрешение вернуться в США, Дейна 28 июля (8 августа) 1783 г. известил Остермана о своем намерении покинуть С.-Петербург. Во избежание 'недоразумений' в связи {86} с неожиданным отъездом Дейна счел целесообразным сослаться в письме к Остерману от 3 (14) августа 1783 г. на расстроенное здоровье и личные дела 25.
По воле случая Дейна уехал из С.-Петербурга 24 августа (4 сентября) 1783 г., то есть на следующий день после подписания в Версале окончательного мирного договора. Телеграфной связи в то время не существовало, и официальной аудиенции у Екатерины II посланник так и не дождался. Но не в этом, конечно, было главное, если иметь в виду действительные причины малой результативности его миссии. После отстранения весной 1781 г. Н. И. Панина, о благожелательном отношении которого к делу американской независимости уже говорилось, рассчитывать на особый успех в С.-Петербурге, разумеется, не приходилось. Основное внимание русской дипломатии привлекали отношения с Турцией, и в первую очередь присоединение Крыма. Сама Екатерина II американскими делами почти не интересовалась и 11 (22) июня 1783 г. откровенно писала И. С. Барятинскому и А. И. Маркову в Париж: 'Когда занятие Крыма сделается в публике гласным, тогда на чинимые Вам вопросы и инако в разговорах Ваших можете Вы, следуя изображаемым в манифесте причинам, необиновенно говорить, что Россия не мешалась в свое время в чужие дела, как, например, занятие Корсики, признание независимости английских в Америке селений и тому подобное; что во взаимство сему имеет она право требовать, дабы и другие державы не вступались в приобретение ею татарских земель; что она, действуя заодно и находясь с императором римским в тесном союзе, не попустит, конечно, дабы по сему случаю и союзник ее тревожен был'26.
Сам Ф. Дейна жил в С.-Петербурге почти в полной изоляции не только от царского правительства, но и от русского общества в целом, хотя в самом начале данных ему Континентальным конгрессом инструкций прямо указывалось, что 'великая цель' его миссии наряду с достижением поддержки от Екатерины II заключается в том, чтобы 'заложить основу для взаимопонимания и дружественных связей между подданными ее и. в-ва и гражданами Соединенных Штатов в целях взаимной выгоды обеих стран'27.
Дейна практически очень мало сделал, чтобы хоть как-то выполнить эту важную часть своей миссии. {87} Находясь в С.-Петербурге около двух лет, он, несомненно, имел возможность завязать связи с теми кpyгами русского общества, которые в какой-то степени могли содействовать успеху его миссии, тем более что в этом отношении уже имелся блестящий опыт Б. Франклина во Франции. Конечно, Франция накануне революции - это не крепостническая Россия времен Екатерины II. Рассчитывать на особый успех пуританскому дипломату не приходилось. Столь же очевидно, однако, что Дейна - это не Франклин и проникнуть в высшее общество С.-Петербурга безвестному юристу из Массачусетса было куда труднее, чем его знаменитому коллеге - прославленному естествоиспытателю и философу - в парижские салоны. Деятельность Дейны еще более затруднялась тем, что он не знал не только русского, но даже французского языка, и одно это уже не могло не сказаться на его деятельности в С.-Петербурге самым отрицательным образом.
Но если формального признания США как независимого государства в то время не произошло (после заключения мира с Англией, опасаясь вовлечения в европейскую систему политики, само американское правительство не проявляло интереса к установлению дипломатических отношений с С.-Петербургом), то, по существу, можно с полным основанием говорить о признании нового государства де-факто. На это дают право прежде всего упоминавшийся ранее ответ русского правительства Ф. Дейне от 3 (14) июня 1783 г., практическая деятельность русских дипломатов за границей и, наконец, официальные инструкции, полученные ими несколько позже из С.-Петербурга. Показательно, в частности, сообщение И. С. Барятинского летом 1783 г. о том, что Б. Франклин сделал 'всему дипломатическому корпусу первую визиту и все послы и посланники ему оную отдали'28. (Напомним, что ранее русские дипломаты избегали прямых контактов с американскими представителями.)
Впрочем, все это до известной степени только формальные моменты. Гораздо важнее, что, как показывают изученные материалы, общая позиция России в трудные, критические для США годы борьбы за свободу и независимость объективно имела существенное значение для улучшения международного положения восставших колоний, для дипломатической изоляции Англии и в конечном итоге для победы {88} США в борьбе против метрополии. Ряд документов о мирном посредничестве России свидетельствует даже о ее стремлении, выраженном, правда, очень, осторожно, склонить Англию к примирению с восставшими и признанию их независимости. Речь идет, понятно, не о каких-то 'симпатиях' Екатерины II и ее правительства к восставшим колонистам, а о соображениях реальной политики: все возраставшем недовольстве политикой британского кабинета, стремлении императрицы играть роль арбитра в европейских делах, понимании неизбежности отделения колоний и даже заинтересованности России в образовании независимых США, поддержании европейского 'равновесия', укреплении международного престижа и влияния России и т. д. Огромное международное значение имело провозглашение Россией в 1780 г. декларации о вооруженном нейтралитете. Эта декларация, направленная своим острием против Англии, была выгодна для всех других стран, и особенно для США.
Даже после отставки Н. И. Панина в мае 1781 г. и изменения общего курса внешней политики России царское правительство не оставляло мысли оказать при случае содействие для достижения примирения между Англией и восставшими американцами.
Так, в феврале 1782 г., передавая Остерману 'высочайшую волю', всесильный секретарь Екатерины II Безбородко писал, что, следуя 'дружественному к короне великобританской расположению', императрица 'весьма желала бы, чтобы дело между оною и селениями в Америке, от нее отложившимися, кое по сие время было единым препятствием в примирении, могло быть окончено беспрепятственным и предварительным между ними соглашением и чтобы нынешняя бытность в Голландии г-на Венворта, равно как и помянутых селений емиссара Адамса, могла дать тому повод *'. В соответствующих инструкциях А. И. Моркову в этой связи предлагалось одновременно подтвердить, чтобы он действовал в этом вопросе с крайней осторожностью, 'не дая причины Англии заключить, будто здешний двор хотел мешаться в дела ее с американскими селениями'29. {89}
Поражение английских войск в Америке привело весной 1782 г. к падению старого торийского кабинета и приходу к власти вигского правительства Рокингэма - Фокса. У Англии не оставалось иного выхода, кроме признания независимости США и согласия на открытие мирных переговоров. 'Когда бывшее министерство мне заявляло и повторяло, - доносил И. М. Симолин из Лондона 7 (18) июня 1782 г., - что нация скорее похоронит себя под обломками государства, чем пойдет на признание независимости Америки, то в. с-во соблаговолит вспомнить - оно говорило внушительным тоном и располагало голосами избирателей до катастрофы пленения армии Корнуоллиса... Событие в Чесапике создало новую обстановку и вызвало отставку упомянутого министерства. Если в то время шансы на победу и на поражение британского оружия были бы равны, я склонен думать, что упомянутое министерство продолжало бы еще существовать и не отступилось бы от своего плана покорить Америку силой оружия и с этой целью прибегнуть к самым крайним средствам'30.
В связи с подготовкой подписания окончательного мирного договора в Париже летом 1783 г. вновь встал вопрос о русско-австрийском посредничестве. На этот раз речь шла о чисто формальной стороне дела - будут ли под текстом договора стоять подписи русского и австрийского представителей. Этот процедурный момент имел тем не менее существенное значение для Соединенных Штатов, поскольку из акта подписания договора Россией и Австрией вытекало официальное признание независимости нового государства правительствами обеих держав. Понятно поэтому, что, когда министр иностранных дел Франции Верженн спросил американских уполномоченных, не хотят ли США подписать окончательный мирный договор при посредничестве петербургского и венского дворов, они не замедлили ответить согласием 31. С другой стороны британский представитель Д. Хартли решительно отклонил это предложение.
Российский посланник в Париже И. С. Барятинский сообщал по этому поводу в С.-Петербург 13 (24)
