входом во двор подворотней не пошел, хотя там ближе. Все так, как и предполагал Павел Константинович. От идущего исходил легкий запах тревоги и зарождающегося страха. Неуютно ему было на этой темной улице. Сделав еще с десяток шагов и светя фонарем прямо пред собой, чтобы обойти изрытый колдобинами асфальт, Сергеев поравнялся с замершим Мартиковым. А потом что-то почувствовав, повернулся и посветил прямо на него. В луче света Павел Константинович окаменел. Окаменел и Влад, пялясь на пригвожденного фонарем к земле мохнатого желтоглазого оборотня. И только крутилось в голове, как заевшая пластинка возвращаясь все время на одно и то же место, воспоминание о рассказе Сани Голубева. А Влад ему не поверил. Говорил, что это сбежавшие волки. Но теперь то все встало на свои места, да? ЭТО - не может быть простым волком! Опомнившийся быстрее Павел Константинович оттолкнулся мощными задними лапами и начал совершать грандиозный красивый прыжок в финале которого Влад должен был упасть, сбитый массивным телом полуволка. Зрачки его дико отсвечивали зеленым. Грохнуло! Да так близко, словно стреляли в самого Мартикова. Инстинктивно он шарахнулся в сторону и изящный прыжок завершился безобразным падением на бок. Перепуганный до невозможности стрельбой и видом чудовища Влад наконец опомнился и заорал, точь-в-точь повторяя крик своего недавнего респондента: -ВОЛК!! ЗДЕСЬ ВОЛК!!! С улицы бежали какие то люди - свет фонарей наплевал девятым валом, дергался, хаотически высвечивая похожие на причудливых химер фрагменты детской площадки. -Здесь! Здесь!! - вопил журналист. -Ты! - заорали из тьмы - в сторону! Счас я его шлепну!! Сергеев шарахнулся подальше от поднимающегося Мартикова и тут же ночь разорвала беспорядочная стрельба. Увлекшиеся охотники палили вовсю, не заботясь даже о том, что могут зацепить спасаемого. Одна пуля просвистела в подозрительной близости от уха Влада, вибрируя как разогнанный до сверзвуковой скорости шмель. Две другие скользнули по спине оборотня и срезали шерсть, оставив две аккуратные чисто выбритые дорожки. Все еще заполошно крича Влад кинулся на землю, и зажмурил глаза, а когда открыл, оборотень стоял прямо над ним. И смотрел. Желтые его звериные глаза светились отнюдь не звериным умом и сообразительностью. И тоской тоже. Кого же они так явно напоминают - горящие решимостью и обреченностью, когда терять уже нечего, и идти можно лишь вперед, к гибели или спасению, это уж как получится. Длинные изогнутые клыки, как острие ножа причудливой формы. Нож! Эта мохнатая тварь ничуть не напоминала внешне Белоспицына, но ситуация, в которую она попала вне всяких сомнений была сходной. Оборотню не хотелось нападать, но он ничего не мог поделать. Внутренне это сходство до того поразило Сергеева, что он приподнялся на локте и глядя прямо в лицо мохнатой волкоподобной твари крикнул: -Ты... тоже? 'Что, тоже'? - подумал Мартиков и даже открыл уродливую пасть дабы что-то сказать, но тут одна из пуль пробила навылет корявую переднюю лапу оборотня. -Попал в него! Попал! - заорали среди стрелков. Влад опять лежал лицом вниз и вжимался в холодный асфальт. Его не волновало кто в кого стреляет, хотелось лишь поскорей обраться из зоны огня. Павел Константинович протяжно завыл от резкой боли и на трех лапах припустил вниз по улице, спасая свою мохнатую шкуру. С пораненной лапы срывались крупные капли темно-красной крови и обильно орошали асфальт. Стрелки что-то орали, наводили, приказывали, но все это тонуло в громогласной канонаде. На первые трупы собак он наткнулся уже квартал спустя. Команда, зачистившая улицу сейчас выкуривала оставшихся в живых псов из соседнего двора. Животные выли на разные голоса и смысл этих воплей был предельно ясен: 'Пощады, пощады'! Но четвероногих в плен не брали - с грохотом выстрелов оборвались жизни ищущих спасения мохнатых беглецов. Позднее Владимир Белый, один из участников отстрела (имеющий ружье и состоящий в охотническом товариществе) опорожняя на пару со своим соседом Семеновым бутылку 'Пьяной лавочки', жаловался: -Как вспомню, так дрожь берет! Ружье на них наведешь, а эти хвостатые так на тебя смотрят, и у них, ей-Богу, слезы из глаз катятся? Где ты видел, чтобы собаки плакали? Семенов выразил свое авторитетное мнение в том смысле, что собаки плакать не могут - нет у них слезных желез. -Дак и я знаю что нет, а они в три ручья! И на них таких ружье наводить и в кровь... Не поверишь, мне эти псы иногда по ночам снятся. И запах, ну, на следующее утро, когда их сжигали. Шашлыки с тех вообще не ем. -Это зря, - сказал Семенов - отличная закуска. Охотники запрудили весь город, то и дело Мартиков напарывался на группы стрелков, и те видя крупную мохнатую тварь тут же открывали огонь. Спасаясь о них, он бежал все дальше и дальше, все сильнее забирая к востоку. Была мысль прорваться к речке и схорониться там в прибрежных зарослях, но он ее тут же отмел как явно неудачную. Заросли эти были любимым пребывания дворовых собак. И в этом он был прав - этой же ночью заросли сожгли, обильно окропив бензином и запалив с одного конца. Не прошло и пятнадцати минут, как с противоположного края зарослей выскочила задыхающаяся собачья стая голов в пятнадцать, и попыталась штурмом прорваться на Верхнемоложскую. Их было так много, что попытка штурма почти увенчалась успехом и трое были серьезно покусаны. Одного из них вдобавок ранил собственный потерявший голову напарник, целившийся в кидающихся на людей псов. Можно было пересечь 'черепашку' и найти убежище в Нижнем городе, где не было этих открытых всем ветрам строгих и прямых проспектов. Но на черепашке стоял патруль, выглядящий на этом бревенчатом, словно взятом из сказок, мостике подобно многоногому, ощетинившемуся сотней шипов и клыков, дракону. Глаза фонари шарили по мутной воде и ловили случайные цели на берегу. Тут же лежало трое собак издырявленные до состояния 'решето' - патрулю явно было скучно. Из-за реки доносилась отдаленная канонада и ветер приносил запах горелого пороха. Мартиков развернулся и побежал обратно, по малой Верхнемоложской. На трех лапах бежалось медленно и он стиснув челюсти опустил четвертую и ступал на нее, вздрагивая от резких уколов боли. Стрельба слегка отдалилась, здесь по улице охотники уже прошли, оставив за собой стрелянные, остро пахнущие гарью гильзы и расстрелянных животных, некоторые из которых были еще живы, лежали на боку и дышали все реже и реже. На перекрестке со Статной улицей Мартиков вдруг столкнулся с еще живыми собаками. Замер, уставившись на них. Двое, крупные, серые псы. Они тоже замерли, напряженно глядя на Мартикова. Зубы не скалили, и оборотень вдруг понял, что это вовсе не собаки. Это волки и они чувствовали собрата в Павле Константиновиче. -'Но нет!' - подумал он - 'Не теперь. Раньше я мог быть вам, собратом. А теперь я человек!' -Челвек! - рявкнул он. Волки вздрогнули и припустили вверх по улице, а Мартиков следом, памятуя о том, что если животные выжили на этой улице, то значит у них есть своя ухоронка. Но тут он ошибся, на все том же перекрестке Школьной со Стачникова он нарвался на патруль. К счастью сначала они увидали волков и стали стрелять по ним. Животные заметались, а потом кинулись в один из дворов. Позади тоже начали стрелять, на этот раз уже в самого Павла Константиновича. Передние помедлили, кто то крикнул: - Вон еще один, здоровый! Сам того не зная, Павел Мартиков спас волков от верной гибели. Именно изза него охотники помедлили при входе во двор и дали сердобольной бабке время, чтобы спасти зверей. Задыхаясь, на подкашивающихся лапах полуволк кинулся в противоположный двор, где не мешкая заскочил в один из темных подъездов. Четверо стрелков осторожно вошли на прилегающую к подъезду площадку. Фонари цепко шарили вокруг, высвечивали отдельные предметы с потусторонней ясностью, как на фотовспышке. -Где он? - спросил один из загонщиков. - Двор глухой. -В подъезд не мог заскочить? -Не, это ж собаки... Стой, там и вправду кто-то есть. Луч света поднялся от земли и уставился в темное ободранное нутро подъезда, что в этом освещении выглядело на редкость непривлекательно. Унылое матерное граффити на стенах казалось древнеперсидскими фресками, а сам коридор на удивление зловещей гробницей. В глубине, где затаился Мартиков свет не проникал. Охотник осторожно подошел к дверям подъезда, подумав, крикнул: -Эй, тут кто есть? Мартиков напрягся и придя во временно согласие с губами и языком, с усилием выдавил: -Я... -А, черт! Да это бомж какой-то! - донеслось снизу. - Лыка не вяжет. Снаружи закричали в том смысле, что раз так, то пора выходить из двора и заниматься насущными делами, благо еще много по городу бегает мохнатыхблохастых, не отстрелянных. Ушли. До самого утра Павел Константинович Мартиков просидел там где нашел спасение - на лестничной клетке. С первыми лучам зари, дверь площадкой выше открылась и из нее появилась древняя сморщенная бабка с неизменными оцинкованными ведрами - как и многие в городе собралась спозаранку за водой. Увидев полуволка глухо вскрикнула, но Мартиков тут же осадил ее, глухо рыкнув: -Иди... куда шла.
Бабка проворно поковыляла вниз по ступеням и лишь на втором этаже начала монолог о том, до какой степени может довести алкоголь и аморальный образ жизни. Павел Константинович в сием спиче именовался не иначе как 'дегенерат'. Вниз он не пошел, а направился по обыкновению вверх, так что восход он встречал уже на крыше. Впору было впасть в черную тоску, выть в преддверии утраты личности, ведь задание он провалил. Но Мартиков почему-то не грустил, да и вообще почти не думал о серой зверовидной половинке, что ждет не дождется чтобы вернуться назад. Вспоминался давешний журналист. 'Ты тоже', так он сказал? Что тоже? Тоже превращаешься или то же знаешь как спастись? Спасение, спасение - как белоснежный круг, для тонущего в океане непонятного и непознанного. -Он что-то знает, - сказал Мартиков солнцу. От этой
