зашел и сел на диван, косясь на Мартикова. -Все интереснее и интереснее. -Меня зовут Мартиков Павел Константинович. - Представительно произнес волосатый уродливый получеловек, от которого разило тяжелой смесью псины, бензина, и подгнившего мяса. - В общем то во всем происшедшем виноват я сам, и моя основная вина в том, что я не сообразил убраться из этого паршивого городка. А теперь вот поздно, я попался, увяз по уши, и ей богу, это заставило меня пересмотреть жизненные идеалы. Не каждому это дается. -Мы тут все как следует увязли, ты давай рассказывай, каким образом таким стал, - сказал Дивер. И под тихий шелест начавшегося дождя за окном Павел Константинович Мартиков поведал немудреную свою историю, перемежая ее лающими восклицаниями, от которых слушатели вздрагивали. Про 'Паритет' они помнили, пожар был крупный, и еще было слишком много народу, чтобы такое событие не прошло незамеченным. При упоминании двоих налетчиков в подворотне, еще в самом начале (а кажется больше года назад), Влад с Белоспициным переглянулись. Черный же 'сааб' вызвал бурную дискуссию, причем основные вопросы сыпались опять же на Александра, как на единственного, вступавшего в контакт с этим адским авто. -Мир тесен, да? - сказал Владислав. При упоминании ночных бдений на крышах, Белоспицын оживился и припомнил несколько случаев звериного воя, слышанного им лунными полуночами. Убийство Медведя вызвало шок пополам с омерзением, после чего слушатели Мартикова вновь стали относиться к нему с подозрением. -Так ведь это тебя Голубев видел! - произнес Сергеев, - ты ж его пугнул до смерти. -Я не помню, - сказал Мартиков, - и вполне возможно, что уже не вспомню. Дайте мне дорассказать. И он поведал про волю владельцев черного 'сааба', после чего в комнате повисла тишина. Ранние сумерки быстро наплывали на город, укутывали в мокрое свинцово-серое покрывало. -Все же я, да? - спросил Сергеев - тебе ясно дали понять, что убить надо меня. -Не сомневайся, - произнес Белоспицын, - мне они тоже указали без обиняков. Как заказное убийство. -И что ты? - спросил Дивер, обращаясь к Мартикову. Павел Константинович качнул лобастой массивной головой в сторону Сергеева: -Ну он же жив. -Значит... ты нарушил данное им обязательство и теперь волк вернется, так? -Да, - через силу сказал Мартиков - по чести сказать, он уже близко. И ты пришел к нам, - продолжил Дивер, - зная, что вот-вот потеряешь остатки соображения, и начнешь кидаться на все что движется. Так ведь? Мартиков сник, на его уродливой морде проступила тоска, эдакая молчаливая мольба о помощи. Он скривился и заплакал бы, если бы мог, увы, у волков нет слезных желез. -Я думал... - сказал он, - думал вы сможете помочь... -Но как, Мартиков? - воскликнул Дивер, - Ты хоть понимаешь, кто мы? Мы совсем не понимаем, что творится вокруг. Мы не контролируем ситуацию, а плывем по течению. И не наша вина, в том, что вместо того, чтобы увлеченными быстрым потоком, ухнуть в бездну, зацепились за выступающий из воды камень и потому сохранили себя! Может быть поэтому нас и хотят убить те отморозки из 'сааба'! -Ты знаешь! Я видел! - отрывисто сказал Павел Константинович Владу, отказываясь верить услышанному, - тогда, в расстрельную ночь, я видел. - Тогда я понимал еще меньше, чем сейчас, - произнес Владислав тихо. -Вы не понимаете! - крикнул Мартиков, - вот я сейчас сижу перед вами! Да я страшный, да я урод, хотя было время, когда на меня засматривались женщины! Но я человек! Я думаю, анализирую, чувствую! -Тише, тише, мы, конечно понимаем, но... - начал Дивер. -Вы не понимаете!!! - рявкнул Мартиков, поднимаясь во весь свой немалый рост, собеседники его тоже поднялись, Дивер протянул руку к оружию, - ВЫ НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЕТЕ! Вы не знаете, что значит терять себя. Вот я пока с вами, но скоро, слышите, скоро тут, - он прикоснулся к своей голове - тут никого не останется. Не будет Мартикова, ни будет никого, будет тупой лесной зверь, который только и знает, как задирать добычу, как пить из нее кровь. Это хищник... это... - он оглядел людей, который сдвинулись друг к другу у самого окна и смотрели с откровенным страхом, - впрочем, вам все равно... вас не унес поток. Они ведь боялись его. Боялись и не верили, что у такой жуткой твари может быть душа и сознание человека. Он напугал их, стоило повысить голос. Да что там, эта крохотная группа людей и вправду была подневольной событиями. Как справедливо выразился бывший вояка, они зацепились за камень, на пути к смерти, просто рыбы, чудом минувшие хитроумной сети. -'Ошибка, снова ошибка!' - подумал про себя Мартиков. Шанс еще был, можно было попытаться прыгнуть сейчас вперед, в надежде, что они не успеют схватить оружие, и если ему повезет, крыли и когти помогут расправиться с этими хилыми выжившими. А потом пойти, найти черную иномарку, рассказать... Нет! Напасть сейчас, это значит снова предать самого себя. Больше он этого не допустит. Будет держаться до последнего, пусть зверь много сильнее его самого. А эти люди и так приговорены к смерти, а в действенности методов Плащевика и компании Мартиков не сомневался. Павел Константинович повернулся и пошел прочь. Выход должен быть, как говорит популярное присловье: из каждой ситуации есть по крайней мере два выхода... Но ведь он есть, так ведь. И лежит он на поверхности. Мыло, пеньковая веревка, или прыжок с пятнадцатиэтажки в центре, если пенька не сможет передавить мощные шейные мышцы. Есть еще Мелочевка с ее омутами и коварными течение подле моста. И никакого зверя, никакого Мартикова. Все. Смерть, Исход, называйте как хотите. Он прожил больше сорока лет, многое повидал, многое пережил, и жаль лишь только, что большую часть жизни провел в погоне за миражом. Достаток, власть миражи, цветное порождение быта, красивые конфеты с отравленной начинкой. Суррогат для тех, кто не хочет видеть настоящих чудес! Не жаль, ничего не жаль. -Постой! - окликнул его Сергеев. Мартиков обернулся, стоя в дверях. Они больше не стояли в дальнем углу, как испуганные грозой овцы. Напротив подошли ближе и смотрели на него, никто не тянулся к оружию. -Мы действительно не знаем как снять с тебя проклятье, - продолжил Владислав Сергеев - Но, черт побери, ты же сам сказал, что в этом городе возможно все! А мы... мы не можем сейчас терять нужных нам людей. И никто ему не возразил, принимая мохнатое, желтоглазое чудовище в их группу. Мартиков обернулся, ощущая как деформированная его звериная пасть силиться широко улыбнуться, обнажая блестящие пятисантиметровые клыки. Но никто из стоящих перед Павлом Константиновичем при виде этого больше не вздрогнул. Даже Белоспицын.
10.
Сны Никиты обладали некоторой прихотливостью. Например, в них он никогда не ходил по туманному миру на своих двоих, да и вообще не был человеком. Кем же он был? Он и сам не знал, крошечные пушистые зверьки были его вотчиной, но даже увидь он себя со стороны (а однажды так и случилось, когда он глянул в покрытую глянцевой антрацитовой пленкой гладь лесного пруда и увидел там шуструю бурую лисичку), все равно не смог бы определить. В конце концов он был всего лишь пятилетним мальчиком, пусть и достаточно развитым для своих лет. Да и зверьки были не типичны, лишь напоминая тех, что водятся здесь в этом реальном, точнее бывшим реальным миром. Вот и в этот раз спящий Никита вселился в пугливое маленькое сознание, покрытое нежнейшей, с неуловимым розовым оттенком шерстью. Маленький розовый нос, что смешно морщился, когда втягивал воздух, глаза бусины - зрачок во весь глаз, бархатная тьма. Кролик - решил Никита, и был не прав. Зверюшка лишь походила на кролика, да и то лишь, на игрушечного, что лишен зубов и когтей, а в задних лапках нет и намека на мощные мышцы. Идеал мягкой игрушки, это создание и вправду было не агрессивным, год за годом своей короткой жизни пережевывающее синеватую травку. Такой горький привкус, он ему нравился, ведь это была пища определенная природой. Вот так, Никита Трифонов вертелся в своей короткой детской кроватке, керосиновый ночник разгонял тьму в пустеющем городе, а, тот кого он призван охранять видел себя крошечным розоватым кроликом, и улыбался во сне. Детские сны - апофеоз беспечности. Крошечное розоватое создание начало этот день так же как и предыдущий, как и день до этого. Вечное прыганье, горький вкус травы, запах тумана. Сегодня он вышел на луг, перед сильно разросшимся поселением и некоторое время наблюдал за суетящимися людьми. Люди что-то возводили, чуть дальше на самой вершине холма, что вздымался почти под самый свод и вершина его частично была скрыта туманом. Там, наверху уже вырисовывались контуры массивного строения, назначение которого оставалось для Никиты загадкой. Люди торопились, они таскали камни наверх, а назад возвращались не вполне здоровыми (по выражением Трифонова), одежда их была изодранна, а на спинах проступали рубцы. Кто и за что бил поселенцев было неясно. Кролик смотрел за людской суетой, нервно принюхивался к незнакомому и пугающему запаху дыма, доносящегося от жилья, а потом кинулся обратно в лес, завидев как из тумана спускается коршун. Птица была слепа, у нее вообще не было глаз, и в закрытых дымкой небесах она ориентировалась какими то другими органами чувств. Но добычу чуяла отменно. В лесу было спокойно. Здесь было укрытие, и широкие крылья коршуна не позволят ему проникнуть сквозь туго переплетающиеся кроны деревьев. Здесь были свои опасности, которые делились в сознании зверька на две категории: знакомые и пришлые. Последние были хуже всего. Знакомые по крайней мере можно было избежать. Ветер донес резкий запах - чужого азарта, чужой разумной жизни, запах дыма. Но это не те, из деревни, поселенцы боятся леса. Там по их разумению водятся дикие, страшные звери. Кролик знал, что такие есть, но самого его никогда не трогали - слишком уж мелок. Но не раз и не два вырывали его из мутной ночной дремоты тяжелые шаги чего-то массивного, от которого сотрясалась земля. Земля эта была дикой и хороша
