тоска.
Как-то сидела она на террасе и задумчиво глядела, как крупный мохнатый шмель, срываясь и неуклюже падая, упрямо пытается пролететь сквозь светлое оконное стекло. И было необъяснимо, непонятно, зачем столько бешеных усилий затрачивает он на эту совершенно бесплодную затею, в то время, когда совсем рядом вторая половина окна широко распахнута настежь.
Мимо неё, как-то чудно глянув и торопливей, чем обычно, пробежала через террасу из сада нянька.
Вскоре из дежурки прошёл в сад доктор. Высунулась опять нянька; она была взволнована.
- Ну, вот и хорошо! Ну, вот и хорошо! - шепнула она, не вытерпев. - Вот и за тобой, милая, из дома приехали.
Как из дома?.. Валентина? Вот это новость!
Катя запахнула халат и вышла на крыльцо.
Резкий крик вырвался у неё из ещё не окрепшего горла. Катя кинулась вперёд и тут же зашаталась, поперхнулась, ухватилась за перила. Кашель душил её, в горле резало. Катя затопала ногами, замотала головой и опустилась на ступеньки.
По песчаной дорожке шёл доктор, а рядом с ним - Катин отец. Кате сунули ко рту чашку воды со льдом, с валерьянкой, с мятой; тогда наконец кашель стих.
- Ну зачем так кричать? - покачал головой доктор. - Ты бы вскрикнула шёпотом, потихоньку... Горло-то у тебя ещё слабое.
Вот они и рядом. Катя лежит. Лоб её влажен. Она ещё не знает, счастлива она или нет. Пытливо смотрит на отца, хмурится, улыбается. Но она очень осторожна, она ещё ничему не верит.
И Катя ему говорит:
- Это ты?
- Да, я!
Голос его. Его лицо. На висках, как паутина, лёгкая седина. Чёрные брюки, белая рубашка, туфли. Да, это он!
И Катя осторожно спрашивает:
- Но ведь тебя...
Он сразу понимает, потому что, улыбнувшись - вот так, по-своему, как никто, а только он - правым уголком рта, - отвечает:
- Меня выпустили... по амнистии.
- И теперь ты...
- И теперь я совсем свободен.
- И тебя выпустили так задолго раньше срока? - бормочет Катя.
- Да. Так иногда бывает.
Катя смотрит на его левую руку: большого пальца до половины нет. Смотрит на голову: слева, повыше виска, шрам. Раньше его не было.
В висках у Кати постукивает. Тут, вдруг налетает догадка, и девочка почти кричит:
- Папа! А где ты теперь живёшь?..
- У Платона Половцева. Он пока уступил мне одну комнату. А дальше будет видно. Теперь мы не пропадём.
- 26-86-36! Так это ты меня искал? Так вот он откуда загадочный
краснодарский телефон!
- Да. Я приехал как раз через неделю после твоего отъезда.
Катя отталкивает его руку и поднимает с подушки голову:
- Ты пусти, папа. Я встану. Мне хорошо!
Они на самолёте, летят в Краснодар.
Широкие поля внизу. Мир - огромный. Жизнь ещё только начинается. Много чего ещё в этой жизни случится! И то, что пока кажется непонятным, всё потом обязательно будет понято. Мотор самолёта гудит, а Кате весело. В адлерский аэропорт их провожал Славка. Он сказал, что его родители приглашают Катю в гости, в Москву.
Они подлетают к Краснодару в сумерки. С волнением вглядывается Катя в смутные очертания этого большого города. Уже целыми пачками вспыхивают огни.
И вдруг ей захотелось отсюда, сверху, найти тот огонёк от уличного фонаря, что светил ночами в окна их несчастливой квартиры - квартиры, где живёт сейчас Валентина, и откуда родились и пошли за Катей и её отцом все неприятности.
Катя говорит об этом отцу. Тот наклоняется к окошку.
Но что ни мгновение, огней зажигается всё больше и больше. Они вспыхивают от края до края прямыми аллеями, кривыми линиями, широкими кольцами. И вот уже они забушевали внизу, точно пламя. Их много, целые миллионы! А навстречу тьме они рвались новыми и новыми тысячами.
Отыскать среди них какой-то один маленький фонарик было невозможно.
Да и нужно ли?..
Миссиссага, 2003 г.
