Набежал ветерок, колыхнул чуть седую бороду. И увидел дед Захарий, как высунулись из-за чего-то любопытные бабы из окошек, выкатились ребятишки из-за ворот, а с поля донёсся какой-то протяжный, странный звук, как будто заревел бык либо корова в стаде, только ещё резче и дольше.
Уо-уу-ууу...
А потом вдруг как хрястнуло по воздуху, как забухали возле скотины выстрелы и затрещали автоматные очереди... Позахлопывались разом окошки, исчезли с улиц дети. И не мог только встать и сдвинуться напуганный старик, пока не закричала на него Горпина:
- Ты тюпайся швыдче, старый дурак! Или ты не видишь, что такое начинается?
А в это время у Маши колотилось сердце такими же неровными, как выстрелы, ударами, и хотелось ей выбежать на улицу узнать, что там такое. Было ей страшно, потому что побледнела мать и сказала не своим, тихим, голосом:
- Ляг... ляг на пол, Машенька. Господи, только бы из орудиев не начали!
У Топа глаза сделались большие-большие, и он застыл на полу, приткнувши голову к ножке стола. Но лежать ему было неудобно, и он сказал плаксиво:
- Мам, я не хочу на полу, я на печку лучше.
- Лежи, лежи! Вот придёт красный... он тебе!
В эту минуту что-то особенно здорово грохнуло, так что зазвенели стёкла окошек, и показалось Маше, что дрогнула земля. 'Гранаты бросают!' - подумала она и услышала, как мимо потемневших окон с топотом и криками пронеслось несколько человек.
Всё стихло. Прошло ещё с полчаса. Кто-то застучал в сенцах, изругался, наткнувшись на пустое ведро. Распахнулась дверь, и в хату вошёл вооружёный Головень.
Он был чем-то сильно разозлен, потому что, выпивши залпом ковш воды, оттолкнул сердито автомат в угол и сказал с нескрываемой досадой:
- Ах, чтоб ему!..
Утром девушки встретились рано.
- Ленка! - спросила Маша. - Ты не знаешь, отчего вчера... С кем это?
У Ленки зоркие глаза блеснули самодовольно. И она ответила важно:
- О, подруга! Было такое...
- Только ты правду, пожалуйста! Я ведь видела, как ты сразу же за огороды бросилась.
- Машина вчера немецкая проезжала. Остановились немцы её починить. Она только оттуда, а партизаны, которые следили за ней - в колокол на колокольне: бум!.. - сигнал, значит.
- Ну?
- Ну вот и ну... Подъехала к деревне, а по ней из автоматов. Она было назад, глядь - ограда уже заперта.
- И поймали кого?
- Нет... Оттуда такую стрельбу подняли, что и не подступиться... А потом видят - дело плохо, и врассыпную... Тут их и постреляли. А один убежал. Офицер. Гранату бросил - у Онуфрихиной хаты все стёкла полопались. По нём из автоматов кроют, за ним гонятся, а он через плетень, через огороды, да и утёк.
- А машина?
- Машина и сейчас тут... только негодная, потому что, как убегать, один гранатой запустил. Всю искорежил...
Весь день только и было разговоров, что о вчерашнем происшествии. Партизаны пропали ещё ночью. И осталась снова без власти маленькая станица.
Между тем приготовления к побегу подходили к концу.
Оставалось теперь стащить котелок, что и решено было сделать завтра вечером при помощи длинной палки с насаженным гвоздём через маленькое окошко, выходящее в огород.
Ленка пошла обедать. Маше не сиделось, и она отправилась ожидать её к сараям.
Завалилась было сразу на солому и начала баловаться, защищаясь от яростно атакующего её Шмеля, но вскоре привстала, немного встревоженная. Ей показалось, что снопы разбросаны как-то не так, не как обычно. 'Неужели из детей кто-нибудь лазил? Вот же, бестолочь!' И она подошла, чтобы проверить, не открыл ли кто место, где спрятана провизия. Пошарила рукой - нет, тут! Вытащила сало, спички, хлеб. Полезла за мясом - нет!
- Вот же, ворьё проклятое! - выругалась она. Потом подумала. - Нет. Это не иначе как Ленка сожрала. Если бы кто из мальчишек, так те уж всё сразу бы.
Вскоре показалась и Ленка. Она только что пообедала, а потому была в самом замечательном настроении и подходила, беспечно насвистывая.
- Ты мясо ела? - спросила Маша, уставившись на неё сердито.
- Ела! - ответила та удивлённо. - А, что, нельзя?
- Нет, можно! - напустилась на неё разозленная Маша. - А тебе кто разрешил? А мы о чём договаривались? А на дорогу что брать, а?..
Ленка опешила.
- Так это же я дома за обедом. Онуфриха раздобрилась, кусок из щей вынула - здоровый кусок!
- А отсюда кто взял?
- Не знаю.
- И я не знаю...
- Честное комсомольское! Вот чтоб мне провалиться сию же секунду, если брала.
Но потому ли, что Ленка не провалилась 'сию же секунду', или потому, что она отрицала обвинение с необыкновенной горячностью, но только Маша решила, что на этот раз та и в правду не врёт.
Глазами скользнув на солому, Маша позвала Шмеля, протягивая руку к хворостине:
- Шмель, а ну иди сюда, дрянь ты этакий! Иди сюда, собачий сын!
Но Шмель не любил, когда с ним так разговаривали. И, бросив теребить жгут, опустив хвост, он сразу же направился в сторону.
- Он сожрал, - с негодованием подтвердила Ленка. - Чтоб ему лопнуть. И кусок-то какой был жирный!
Перепрятали всё повыше, заложили доской и привалили кирпич.
Потом лежали долго, рисуя заманчивые картины будущей жизни.
- А вот если бы до границы добраться! В Турцию. Там хорошо - никакой войны нет, спокойно.
- Только мы языка ихнего не знаем, - с сожалением заметила Ленка.
- Выучим, нечего. Времени у нас будет - сколько угодно.
- А эти турки - они нас в рабство не продадут?.. - начала опять Ленка и добавила серьезно: - Мне, подруга, в рабство совсем не хочется.
- Мне тоже, - созналась Маша.
Она хотела сказать что-то ещё, но остановилась, потому что Шмель, улёгшийся под боком Маши, поднял голову, насторожил почему-то уши и заворчал предостерегающе и сердито.
- Ты что? Что ты, Шмелик? - с тревогой спросила его Маша и погладила по голове.
Шмель замолчал и снова положил голову между лап.
- Крысу чует, - шёпотом проговорила Ленка и, притворно зевнув, добавила: - Домой, Маша, надо идти.
- Пойдём, - согласилась Маша.
Они встали.
Шмель поднялся тоже, но не пошёл сразу, а остановился возле соломы и заворчал тревожно снова, как будто дразнил его кто из темноты.
- Крыс чует! - повторила теперь Маша.
- Крыс? - каким-то упавшим голосом ответила Ленка. - А только почему же это он раньше их не чуял? - И добавила негромко: - Холодно что-то. Давай пойдём быстро, Маша! А немец тот, что убежал, где-то возле деревни недалеко.
- Откуда ты знаешь?
- Так, думаю! Посылала меня Онуфриха к Горпине, чтобы взять
взаймы полчашки соли. А у неё в тот день рубаха с плетня пропала. Я пришла, слышу из сенец ругается
