великой Твери лишь легенды, сказания, да песня народная о расправе со Щелканом Дюдентьевичем.
Маловато идиллии в первоначальном взлете Москвы. Ну, а если иначе и быть не могло? Если прав был Иван Калита в молитве своей, когда утверждал: '...того, что смогу я, не смогли бы они (князья тверские. - В.Б.) по величеству души своей и погубили бы землю свою и язык свой', - значит, так и должно быть.
А дела тверские не остались без толку, пригодились они для подъема духа народного, для того, пишет Балашов, '...чтобы вышла Русь на Куликово поле. Пусть не сейчас, теперь, еще через пятьдесят лет, но Куликово поле будет! За Тверь, за разорение земли, за гордых, что даром легли в землю, за попранные честь и славу великой страны'.
Потому ищет в книгах своих Дмитрий Балашов и малую правду каждого, и общую правду эпохи.
Отсюда столь частые в 'Великом столе' авторские отступления, которых не было в предыдущих произведениях. Писатель позволяет себе в раздумьях отойти от разящей убедительности фактов, порой противоречащих его собственной этической правде. Это становится литературным приемом, дающим возможность Балашову сказать свою правду о каждом из героев, вывести их на суд совести, не отступая от жестких, порою неправедных путей истории. Побеждает Юрий Московский в противостоянии с Михаилом Тверским, побеждает Иван Калита в соперничестве с Александром Михайловичем. Почему же на стороне 'неправых' выступает народ? Почему тянется к Москве митрополит Петр? Потому что объединительные тенденции на Руси уже неодолимо начали расти в пользу Москвы, как нового центра. Пишет Балашов: 'Борьба за власть почти всегда кровава и преступна. Важно не то, как взята власть, а - кем взята. И - для какой цели. Как поведут себя захватившие власть победители? Станут ли они рачительными хозяевами... или словно незваные ночные гости, будут торопливо и жадно собирать и разорять землю, не мысля о грядущем, не заботясь о завтрашнем дне?'
Более волен писатель в поведении вымышленных героев. Но и здесь за характером Федора и его сына он показывает перемены в сознании простых крестьян, воинов, горожан. Мы видим крепнущее в них чувство дома, чувство своего народа, освобождение от страха перед татарами, опору в вере своей, в земле своей. Не скрывает писатель самые сложные проблемы, поставленные перед народом русским. Их - изобилие. Одни остались в прошлом. Другие перешли в наше время. Долготерпением спасалась Русь и победила. Но всегда ли хорошо долготерпение, принимаемое иной раз (вспомним Чернышевского, Чаадаева, маркиза де Кюстина) за рабскую покорность народа? Жесткая централизация, объединение не на правах союза княжеств, а при полном подчинении центру помогло воссоздаться русскому государству, но эта же централизация и бесправовое подчинение привели к неограниченному самодержавию.
Видит Дмитрий Балашов и крепнущую веру, подвижничество, любовь к земле и пробуждающееся личностное начало. Белинский писал, что личность без нации - это призрак, это то же, что нация без личности, что народ - это почва, в которой содержится жизненный сок для всякого роста. 'Что личность в отношении к идее человека, то народность в отношении к идее человечества... Без национальностей человечество было бы мертвым логическим абстрактом, словом без содержания, звуком без значения'.
В прозе Дмитрия Балашова возрождающаяся нация показана как через реально действующих исторических героев, так и через персонажи, созданные фантазией автора.
Если в ранних своих произведениях он, как ученый, хотел абсолютно все о предмете рассказать, и при стереоскопической яркости деталей иногда терялось целое, то в 'Младшем сыне' и 'Великом столе' выдуманный герой Федор соединил все сюжетные слои романов в единое действо. Можно говорить о схожей роли вымышленного персонажа в исторической прозе у разных писателей. Федор Михалкин у Балашова, Василий Чуткий у Дмитрия Гусарова в романе 'За чертой милосердия' одинаково сглаживают противоречия документа, ведут за собой романный сюжет, связывая все слои общества, поясняя действия реальных исторических лиц созиданием народа, дающим право на эти действия.
Как бы много ни разрушали, ни жгли в своей борьбе друг с другом князья, как бы много ни копили, ни собирали, ни отвозили они в Орду подарков, народ-творец вновь создавал, строил, восстанавливал, укреплял. Народ выковал в конце концов Куликово поле. Этот путь к ПОЛЮ: медленный, по бездорожью, в темноте, путаясь, но вновь возвращаясь, - и показывает, утверждает в своей прозе Дмитрий Балашов.
У Дмитрия Балашова нет сюжетных повторов, если только их не повторяет сама история. Для того, чтобы художник привел читателя к какой-нибудь истине, необходимо, чтобы он открыл ее для себя. Его книги закономерны. Закономерны и в том, как часто ломают они сложившиеся школьные стереотипы. Авторитетны для него только первоисточники, документы. Все остальное: книги историков, писателей прошлых эпох, - он учитывает, но не всегда соглашается с авторами.
Столкновения личностей перерастают в столкновения истории - в том числе и по вине личностей, из-за их индивидуальности, их разной нравственной основы, но и по вине самой истории, ее неумолимой потребности идти вперед. Свидетелями этого становятся читатели прозы Балашова. Умело входит автор в повествование, умело совмещает отстраненность исторического повествования и страстность исторической публицистики. Через судьбу человека передает он движение истории, через движение истории передает детали человеческого бытия. Во всем видно стремление к истине: истине авторской позиции, истине истории, истине этических противоречий, истине художественной.
Личность, народ, история - каждое из этих понятий преломляется в прозе Балашова. Он художественно исследует узловые эпизоды истории XIV века, и ключом к этому исследованию становится образ Федора Михалкина. От младенческих лет и до смерти проходит перед читателем жизнь героя. Куда только ни забрасывает его судьба, а вернее - требование романной линии. Крестьянский сын, выбившийся умом своим, сметкой, смелостью в руководители переяславской дружины, постоянно общающийся с княжеской семьей, но по-прежнему тянущийся к своему крестьянскому дому в Княжеве, чувствующий в нем свою основу. 'Что осталось ему от походов и странствий, что добыл он в далеких путях? Ничего, кроме этого дома, что стоит на родной земле...'
И Федору приходится порой защищать неправое дело, ходить в походы против соседних русских княжеств. Он идет на это ради самой Москвы, ради единения Руси. Он и такие, как он,- основа уверенности княжеской и ее силы. Не случайно в 'Младшем сыне' именно Федору доверяется везти московскому князю завещание на Переяславль.
В 'Великом столе' кроме самого Федора Михалкина большое место в романе занимает его сын Мишук - это уже не крестьянин, а княжеский дружинник, основа будущего дворянства. Это еще один виток развития Москвы, княжеского войска. Мишук - профессиональный воин, потому и замашки у него уже воинские, а не крестьянские. Мишук живет не трудом на земле, он берет добычу в бою, а если сражаться приходится в основном с соседними тверичами или рязанцами, то добыча больше на грабеж начинает смахивать. Но легко дает сам Мишук в конце романа одежду из награбленного отцовскому другу, взятому в плен москвичами и тайком освобожденному Мишуком. Значит, далеко еще ему до будущих опричников, болит душа за неправое дело. Как и его отец, Федор, Мишук мне видится одним из русских типов XIV столетия, через которых Балашов пытается показать свое отношение к русскому национальному характеру.
Определяет поведение этих героев их любовь к Родине, стремление к труду, тяга к единению. Мишук и Федор любят свою землю, детей, матерей и жен. Собственно, жизнь их среди трагедий, пожарищ, исторической жестокости - это жизнь во имя народа, исполнение долга. Тема труда как живой основы жизни любого народа проходит через все произведения Дмитрия Балашова. Вот и в своем романе 'Бремя власти' в разговоре московского князя Ивана Калиты с книгочием слышим мы: 'Благоденствие страны зависит не от серебра, войска и ратного таланта, - хоть нужны и серебро, и рать, и талант! Не от обилия товаров в амбарах - хоть и надо обилие! А от того, первое, сколько людей работают и сколько втуне едят... Тунеядцы суть, кто труда своего не творит: лихоимцы, мздоимцы, лиходеи, - воины трусливые и неумелые, такожде и леностный пахарь и ремесленник неискусный - всякий, кто не при деле своем, трутень есть!'
Так говорит книгочий князю своему, и подтверждает то писатель ходом действия романа, где описано строительство Москвы, заселение подмосковных земель обнищавшим людом с других княжеств. Чувствовал Иван Калита: дать возможность трудиться всем на землях своих - это основа будущих ратных побед. И наоборот. Чем больше, пусть не по своей вине, мотался тверской князь Александр по литовским землям вдали от народа своего, завися от прихоти Гедимина, тем больше терялись силы его, тем быстрее слабело Тверское княжество.
'Бремя власти' - ох и тяжело было оно тогда. Это потом легко судить историкам, упрекать писателям. Да и можем ли мы знать - чувствовал ли Иван Калита, на что замахивался, или же только о своем величии думал? Фактов достаточно для любой концепции. Жизнь всегда богаче любых представлений о ней. Но если
