потому, что по Чехову, но еще и потому, что решение режиссера очень бережное, нежное и при этом трагическое... Всегда великолепный и изобретательный Роман Григорьевич Виктюк поставил сложнейшую пьесу Радзинского 'Старая актриса на роль жены Достоевского'. Виктюк включил в этот спектакль и тему разделения театра, ничего не нарушив в замысле драматурга и ничего не добавив из текста. Так мог сделать только Виктюк, это фантастический режиссер по изобретательности, равного ему нет. С ним очень интересно работать актерам.
Ленинградский режиссер Анатолий Морозов поставил горьковских 'Зыковых' в декорациях в стиле модерн художника Серебровского. Горький обычно изображается несколько натуралистично, а здесь решен в стиле модерн, и очень живо и точно. А какие страстные и сильные образы! Во всей мировой драматургии мало драматургов, умеющих создавать столь сильные и живые образы. Неужели не видно его мощи? В нашем театре всегда будет Горький.
Еще один наш постоянный автор - лучший писатель современности Валентин Распутин. Театр благодарен тебе, Володя, за столь бережную и талантливую инсценировку 'Прощания с Матерой', которая идет у нас уже десять лет. Люди приходят - и, Боже мой, какие у них лица! Как они внимательно смотрят и какую овацию устраивают актерам! Это все - закон большой литературы, помноженный на глубинный психологический дар молодого режиссера Андрея Борисова. Андрей нас всех завораживает своей мистикой, каким-то тайным знанием земли. И он неповторим. А иные его мизансцены уже скопированы в других театрах. Я надеюсь, что вскоре он придет к нам ставить 'Гамлет'...
Наш гениальный Михаил Афанасьевич Булгаков идет у нас в трех ипостасях: 'Белая гвардия', 'Зойкина квартира' и 'Полоумный Журден', который вообще очень редко ставится. А 'Зойкина квартира' у нас идет вообще в первой редакции. Это музейный экземпляр театра Вахтангова. По этому первому экземпляру, который принес в театр Булгаков, мы и играем спектакль. Современное звучание Булгакова необыкновенно мощное. Он собирает полные залы, и интерес не ослабевает. Все три спектакля поставлены мной уже шесть-семь лет назад.
В последнее время к нам идут известные кинематографические режиссеры. Валерий Усков поставил у нас первую пьесу нашего любимого Виктора Сергеевича Розова 'Ее друзья'. Виктор Сергеевич сам к ней серьезно не относился. Дело было так. Я очень люблю его и считаю первейшим автором на все дни, и все годы просила написать для нас пьесу. Он говорил, что уже устал, да и время - нетворческое, глухое, недоброе, не для написания хороших пьес. В этом, может, он и прав. Нет же сейчас хорошей драматургии. Те пьесы, которые присылаются в театр, или написаны молодыми, искренними авторами, но не умеющими сказать свое слово, или написаны профессионалами, но в пустоту, ни о чем... И вот Виктор Сергеевич мне сказал: 'Надюша (это его прекрасная жена, сказочное существо по доброте, по бесхитростности, будто она целиком - сердце и душа, и больше ничего нет), вот моя Надюша прочла мою первую пьесу 'Ее друзья', и она плакала. Вы не хотите ее прочитать? Только у меня один экземпляр остался'. Я срочно послала курьера, и курьер привез маленькую книжечку. Во времена, когда еще интересовались отечественными драматургами, отдельные пьесы издавались как брошюрки. Очень мудро делали.
Тоненькая книжечка, изданная, по-моему, в 1947 году. Вся зачитанная. Я взяла эту книжечку, прочитала - и тоже стала плакать. Простейшая история, как одни мальчики и девочки помогают другой девочке, которая ослепла, закончить десятый класс. И вся история, ничего больше. Но так сильно действует... Я стала искать такого режиссера, который был бы способен постигнуть красоту и прелесть этой необыкновенно простой истории. Таковым режиссером оказался опытнейший кинорежиссер Валерий Усков. Самое интересное, Володя, что на этот спектакль приходят три поколения. Бабушка и дедушка, папа либо мама и дети либо внуки. Первой начинает плакать бабушка. Ностальгия такова, что как только она слышит 'Школьный вальс', начинает рыдать. Дальше подключается среднее поколение, папы и мамы начинают плакать от умиления, от радости, от воспоминаний своего школьного детства. И в самом конце не выдерживают сами дети. Они кричат 'браво!', глаза мокрые, лица счастливые. В наше очень жестокое время они поверили в доброту. Борьба идет в их душах. И очень важно, кто победит!
В. Б. Татьяна Васильевна, вы сказали о победе доброты. Я тогда уж скажу свое первое впечатление от вашей книги 'Дневник актрисы', ставшей ныне интеллектуальным бестселлером. В то время, когда в театральном мире властвует нетерпимость, стервозность, осознанное зло, травля всех и вся, вдруг появляется очень добрая книга Татьяны Дорониной. Уж кто-кто, а вы-то имели право на злость, на месть, на обиду. От вас и ждали все такой реакции на весь театральный мир. Ждали скандальных откровений, скандальных разоблачений. И потому самое неожиданное впечатление - это какая-то абсолютная доброта. Ваша книга добрая по отношению к людям, добрая по отношению ко всем талантам. Многие из героев вашей книги нынче находятся по разную сторону идеологических баррикад. Многие из них наносили удары и по Дорониной: по вашему театру, по вашему таланту. Вы имели право на ответ. Вы могли озлобиться по отношению к врагам. А в книге 'Дневник актрисы' я читаю добрые слова о Петрушевской, об Игоре Дедкове, Олеге Басилашвили, Эдварде Радзинском. Те же, кто мучил вас, оскорблял, преследовал - вы их не называете, как и в нашей нынешней беседе. Пожалуй, единственный Анатолий Смелянский удостоился гневного ответа за попреки в адрес Дорониной за якобы 'примитивное и 'упрощенное', глупое происхождение'. Но и здесь вы не себя защищаете, а своих родителей деревенских. Вы правы, когда утверждаете, 'что гонение на меня, которое с таким азартом охоты вы ведете столько лет, является гонением на моих родителей тоже. Вы полагали, предполагали унизить их, обозначить их никчемность и ничтожество. Кроме меня, их защитить некому...'
Защищать родителей - это по-христиански. А других, тех, кто лично вас обидел,- вы готовы простить. Вы готовы оценить любой талант. Может быть, вы и правы? Может быть, доброта к таланту, даже заблудшему,- это то, что требуется всем нам?
Т. Д. Первопричиной написания моего дневника стала смерть отца. Это было для меня первым страшным ударом в жизни. Эта боль никак от меня не отойдет. Тогда я стала писать не ежедневник, а дневник с ностальгическими воспоминаниями своего детства. Меня необыкновенно удивило, что мои дневниковые ностальгические записи так взволновали многих. И я согласна с вами, Володя: надо соотносить дар человека, талант человека не с его публицистическими высказываниями. Ни в коем случае нельзя судить об актере и писателе только на уровне его политических высказываний. Он может ошибаться, заблуждаться, но в его творчестве, если он по-настоящему талантлив, его ведет дар Божий. Алексей Максимович Горький велик именно своими произведениями. И никто у него этого не отнимет.
В. Б. Удивителен этот контраст. Нетерпимость наших либеральных оппонентов, которые готовы 'давить гадину' ежесуточно, не прощая даже гениям строптивые высказывания: Горькому, Есенину, Маяковскому, Шолохову, Свиридову, Бондарчуку. И наша христианская всечеловечность. Мы не боимся признавать чужой талант, не боимся прощать своим демократическим противникам. Вы настроены в своей книге на позитивный лад...
Т. Д. А иначе выхолащивается душа. Я не могу сказать про режиссеров, работающих в иной, нереалистической, авангардной манере, что они бездарны. У меня просто язык не повернется. Я должна признавать в человеке то, что дано ему Богом. Любая искорка таланта - от Господа Бога. Если я не признаю этот дар - значит, я против Бога?
В. Б. Вот поэтому у вас и получилась очень христианская книга. Ваше творчество - это христианское творчество.
Т. Д. Спасибо, Володя. Для меня очень важны такие слова.
В. Б. Возвращаясь к вашему творчеству, вы можете назвать свои любимые роли на сцене МХАТ?
Т. Д. Я очень люблю 'Старую актрису на роль жены Достоевского'. Очень люблю эту старую актрису. Честно говоря, на таком актерском уровне я не работала никогда. Также очень люблю Раневскую в 'Вишневом саде'. Обожаю ее играть. Сегодня всем очень нравится мадам Александра из пьесы Ануя. Вначале я сделала фрагмент из спектакля для своего юбилея. Так как это имело большой успех, я сделала уже полный монтаж, такую композицию спектакля. Там мне играется легко, не требуется таких душевных затрат, как, допустим, в 'Старой актрисе...'. Это немножко на поверхности, потому и можно разложить по фрагментам. А то, что в 'Вишневом саде' или в 'Старой актрисе...', по фрагментам не разложишь. Признаюсь откровенно: перешла на роли старушек. В 'Лесе' играю Гурмыжскую. Но не скажу, что во мне отрицательные роли вызывали бы мощное желание играть. Хотя она принимается великолепно зрителями. Там, где отдается душа,- это один выход на сцену. Там, где требуется просто мое мастерство,- другое отношение.
