Бор Алекс
Ах, прица-тройка, перестройка! (фрагмент)
АЛЕКС БОР
Ах, птица-тройка, перестройка!
История из 1988 года
(фрагмент ненаписанного романа)
Если говорит честно, я не собирался идти на факультетское отчетно- выборное комсомольское собрание. Зачем сидеть и терять драгоценное время, выслушивать нудный отчет секретаря комсомольского бюро о проделанной в течение прошлого года работе, которая, по сути дела, велась только на бумаге, и об их планах на текущий год, о которых все забудут сразу же после их единогласного принятия? Куда лучше заняться чем-нибудь более важным - например, начать готовиться к очередному семинару по русской литературе, до которого осталось всего два дня, или завалиться на диване с интересной книгой, не обязательно по программе...
Однако перед началом первой лекции к нам в 25-ю аудиторию забежала секретарь комсомольского бюро факультета, стройная черноволосая и черноглазая девушка, студентка третьего курса. Ее имени я не знал, хотя не раз сталкивался с ней в коридорах филфака.
- Это второй курс? - поинтересовалась девушка.
Получив утвердительный ответ, она поднялась на подиум и громким зычным голосом - и откуда только силы взялись? - прокричала:
- Товарищи! Внимание, товарищи!
Гул, висевший до этого момента в стенах 25-й аудитории, наполовину заглох, но не стих окончательно.
- Внимание, товарищи! Сегодня в пятнадцать часов состоится отчетно-выборное комсомольское собрание!
Что тут началось! Гул мгновенно увеличился в несколько раз, словно в аудиторию залетел рассерженный пчелиный рой.
- Да тише вы! Как маленькие... Повторяю, - девушка пыталась перекричать разноголосый гул, - сегодня в пятнадцать часов. В 'предбаннике' уже вывесили объявление... Попрошу комсоргов групп обеспечить явку. Прошлое собрание было сорвано именно по причине неявки... Сегодня в пятнадцать часов, - повторила она. И, не дожидаясь, когда на ее голову обрушат громы и молнии расстроенные второкурсники, по-птичьи выпорхнула из аудитории.
Но едва она покинула нас, как в дверном проеме возник высокий мужской силуэт, и в аудиторию вошел Вальдемар Ярополкович Кузькин, преподаватель с кафедры русского языка. ВЯК - так его за глаза прозвали студенты. Кузькин вел занятия по словообразованию и морфологии в двух учебных группах второго курса, в том числе и в той, где числился я. Можно считать, что нашей группе повезло - Кузькин прекрасно знал свой предмет и того же требовал от нас. Некомпетентность в сфере любой профессиональной деятельности он считал величайшей бедой нашего времени. 'Я сделаю из вас специалистов', - заявил он нам на первом занятии. И начались хождения по мукам... Семинары по современному русскому языку превратились для многих из нас в изматывающий марафон, после которого минимум полчаса нужно было 'зализывать раны'. В особенности тем из нас, кто приходил на занятия неподготовленным, намереваясь отсидеться, послушать, что будут говорить другие. К таким горе-студентам Кузькин был беспощаден. 'Вы пришли в университет за знаниями, - громогласно говорил он, - так что извольте учиться...'
Но главная наша беда заключалась в том, что ВЯК был секретарем партбюро факультета. Быть может, именно по этой причине все его лекции и семинары начинались с политической информации. Разговор начинался о событиях, происходящих как на факультете, так и по всей стране. Говорил, как правило, один Кузькин. Он обладал громким, выразительным голосом, излагал свои мысли грамотно и последовательно, и слушать его речи было просто приятно. Ну а девушки вообще млели, почти поголовно влюбленные в этого статного мужчину с благородной сединой... Несмотря на то, что, высказываясь о 'текущем политическом моменте', Кузькин нес порой такую ахинею, что казалось, что на календаре не ноябрь 1988 года, а середине семидесятых, и на дворе не перестройка, а 'расцвет' застоя. В политическом плане Кузькин был жутким ретроградом, хотя в его речах постоянно мелькали упоминания о перестройке, гласности и демократизации.
Кузькин не любил, когда студенты с ним спорили. В таких случаях он мог грубо одернуть спорщика - дескать, нечего тебе соваться со своим свиным рылом в наш калашный ряд, молод еще... И грозил вызвать на партбюро, для разбирательства.
Поэтому когда Кузькин выдавал перлы политического красноречия, студенты предпочитали молчать и кивать головами в знак согласия. Я же - наивная душа - не мог спокойно слушать его высокоидейные речи и всегда ввязывался в спор. Одним словом, лез на рожон... Кузькин тоже не оставался в долгу, и на семинарах постоянно 'гонял' меня по проблемам русского словообразования и морфологии. И когда я начинал в буквальном смысле 'тонуть', ВЯК не спешил бросить мне спасательный круг.
Быть может, это покажется странным, однако пререкания с Кузькиным сходили мне с рук. Очевидно, он не считал меня серьезным оппонентом, хотя порой и обвинял в излишнем экстремизме... Кстати, прозвище Экстремист я заслужил еще на первом курсе, с легкой руки Андреенко Тамары Григорьевны, преподавателя кафедры советской литературы 80-х годов. О том, что я экстремист, знал весь факультет. И странно, почему принципиальный коммунист Кузькин не предпринимал никаких мер, чтобы 'вылечить' меня от этой болезни. Видимо, он считал ниже своего профессорского достоинства на равных обсуждать с 19-летним студентом- второкурсником серьезные идеологические проблемы, предпочитая вести себя как пастырь на церковном амвоне, которого должны почитать бессловесные прихожане. Однако когда вопрос заходил о лингвистической науке, то здесь Кузькин был не против споров со студентами. Наоборот, тщательно стимулировал наше воображение, подбрасывая нерешенные до сих пор проблемы. А нерешенных проблем, оказывается, в лингвистике оставалось очень и очень много. Гораздо больше, чем решенных...
Впрочем, я чересчур увлекся и отошел в сторону от главной темы, ради которой и начал писать эти записки.
Кузькин поднялся на кафедру - в аудитории сразу воцарилась тишина, изредка нарушаемая только шелестом переворачиваемых страниц.
- Вы, наверное, уже знаете, - начал Кузькин, - что сегодня намечено провести комсомольское собрание. Прошлое собрание, которое должно было состояться неделю назад, оказалось сорванным. На него соизволили прийти меньше трети студентов. О чем это говорит? - Кузькин замолчал, выдерживая длинную паузу, словно приглашая нас задуматься над поставленным вопросом.
- Это говорит о том, что комсомольцам филологического факультета безразличен не только Ленинский союз молодежи, что весьма прискорбно, но и ваши товарищи, члены комсомольского бюро. Почему вы настолько эгоистичны, что не хотите помочь им? Да, мне хорошо известно: учеба отнимает много времени, но ведь отчетно-выборное собрание проводится всего один раз в году, и поэтому, если вы сознательные граждане своей страны, то должны найти время и прийти на собрание. Оно нужно в первую очередь вам, а не мне...
Когда Кузькин закончил свою тронную речь, произнесенную в лучших традициях древнегреческого ораторского искусства, и покинул аудиторию, уступив место преподавателю истории КПСС - маленькому вертлявому мужичку с обширной лысиной на овальной голове, - я достал из своего потрепанного дипломата, который верой и правдой служил мне еще в девятом и десятом классах, 'Отверженных' Гюго и погрузился в чтение. Историю КПСС я не любил, особенно после того, что стало известно за последние два года, да и лекции по этому предмету были не на высоте. Впрочем, не только по истории КПСС, но и по большинству общественно-политических предметов, которыми нас зачем-то пичкали, словно мы учились не на филологическом факультете, а в институте марксизма-ленинизма. Честно говоря, моим однокурсникам история КПСС был аи даром не нужна, так что мы использовали лекционное время по своему усмотрению - кто читал книги по программе, кто писал письма или конспекты, а кто и просто дремал, примостившись на 'камчатке'...
Когда закончилась лекция, ко мне подошла Наташка Геворкянц, комсорг нашей группы.
- Скажи мне, Андрюшенька, - елейно начала она, - ты пойдешь сегодня на комсомольское собрание?
Меня всегда раздражало это слащаво-приторное 'Андрюшенька' в устах Наташки. Да и сама Геворкянц мне совсем не нравилась, хотя Наташка, армянка по национальности, была очень симпатичная и обаятельная девушка, и любой молодой человек, хоть немного разбирающийся в женщинах, нашел бы ее
