– Я достаточно взрослый, чтобы жить самостоятельно, и вовсе не нуждаюсь в том, чтобы его сиятельство указывал мне, что делать.
– Разве это не его право – ведь ты служишь у него…
– Только в том, что касается работы. Но когда его сиятельство начинает поучать меня, как я должен жить и все такое… Может быть, я чего-нибудь не понимаю, но, по-моему, тут у него никакого права нет! – Эсме гордо расправила плечи.
– Никогда бы не подумал, – рассмеялся священник, – что лорда Уинтропа волнует личная жизнь какого- то сиамского парня! Насколько я знаю его сиятельство, это совершенно не в его духе! Возможно, ты хочешь сказать, что тебе не нравится снисходительно-покровительственный тон его сиятельства. Но пойми, лорд Уинтроп старше тебя, у него больше жизненного опыта… Уверен, он желает тебе только добра!
– Да, он так говорит, – рассмеялась Эсме. – Дело тут, должно быть, в том, что мы с лордом Уинтропом не сходимся характерами.
– Возможно, – кивнул Тэйлор, – возможно… Но пусть это досадное обстоятельство не мешает тебе наслаждаться путешествием. Оглянись вокруг – какие чудесные места! Мой тебе совет, Лек, – смотри на все происходящее как на волю Божью, тогда ты будешь чувствовать себя гораздо счастливее.
Эсме молчала. Преподобный Тэйлор был ей очень симпатичен – если бы не он, вряд ли она без приключений пережила бы эти две недели. Разумеется, дело было не в том, что ей что-то не нравилось в ее утренних беседах с Йеном; более того – иногда, увлекшись ими, Эсме сама не замечала, как летело время. Она уже успела рассказать послу практически все, что знала о сиамских обычаях, уделяя особое внимание поведению в присутствии августейших особ. При этом ей очень нравилось слушать остроумные комментарии Йена, которому эти обычаи порой казались весьма странными.
Тем не менее в обществе посла Эсме все-таки чувствовала себя не совсем уверенно. Что именно ее угнетало, она и сама не смогла бы сказать. Йен сдержал свое слово – с тех пор как Эсме попросила его не прикасаться к ней, он действительно ни разу не предпринял попытки это сделать и все время держался с ней отстраненно-вежливо, словно Эсме была каким-нибудь чопорным «синим чулком». Иногда, впрочем, бывали моменты, когда его вежливость уступала место откровенной враждебности. Эсме хотелось броситься на него с кулаками; но, к счастью, такие моменты были редки.
Эсме знала, что посол по-прежнему неравнодушен к ней. Порой она ловила на себе его откровенно похотливый взгляд, от которого ей становилось не по себе; иногда, когда руки их случайно соприкасались, она чувствовала, что лишь недюжинная сила воли помогает Йену удержаться от искушения.
Искушение… Эсме задумалась. На самом деле еще не известно, для кого это было большим искушением. Как ни старалась она уверить себя, что рада сдержанности посла, сердце упорно говорило ей другое. Взаимная привязанность их росла день ото дня, и бороться с этим было бесполезно – чем яростнее Эсме старалась потушить этот огонь, тем сильнее он разгорался. Несомненно, что касается внешности, Йен был весьма привлекательным мужчиной. Можно ли было устоять перед этими глазами – небесно-голубыми в минуты спокойствия, серыми, словно свинцовая туча, в моменты гнева? Он обещал не прикасаться к ней… Но обещания не смотреть на нее Эсме, разумеется, не могла с него взять, поэтому взгляды, которые посол порой бросал на нее, были красноречивее всяких слов.
Проведя с Йеном две недели, Эсме уже успела изучить наизусть каждую черточку его лица: широкий лоб, на котором часто залегали морщины усталости, тонкий аристократический нос с едва заметной горбинкой, квадратный, немного тяжеловатый подбородок, который, когда посол был сердит, придавал ему свирепый вид. Затемненные очки позволяли Эсме пристально разглядывать его сиятельство, не боясь того, что он это заметит, и она чувствовала, что с каждым днем внешность Йена начинает нравиться ей все больше. Бри этом Эсме не могла не отметить его тонкий, проницательный ум, а также легкость и быстроту, с которой он вникал в особенности сиамского образа мыслей. Как отмечал сам посол, между китайским и сиамским мировоззрением оказалось гораздо больше общего, чем ему представлялось раньше. За восемь лет общения с восточными людьми – в Гонконге, Сингапуре и Сайгоне – Йен успел многое узнать об их образе мышления, сильно отличавшемся от европейского, и это помогало ему понять поведение сиамцев.
В целом Эсме не могла не признать, что путешествие оказалось для нее куда более интересным, чем она предполагала. Утро они проводили вместе с Йеном; затем посол отправлялся работать со своими бумагами, а Эсме была предоставлена самой себе. Чаще всего она проводила весь остаток дня на палубе, любуясь пейзажами. Бескрайние низины рисовых полей сменялись поросшими бурной тропической растительностью холмами, порой переходившими в высокие горы.
Иногда, взяв с собой какую-нибудь из книг Тэйлора, Эсме беспечно располагалась с ней где-нибудь в тени, и это были лучшие ее часы; а самым тяжелым временем дня для нее оставались, пожалуй, обеды. В разговоры она старалась вступать как можно реже, опасаясь какого-нибудь подвоха. К чести Йена, понимая это, он старался оберегать ее от чьих-либо посягательств; что же до Годфри и Чена, то они и вовсе смотрели на Лека как на существо низшего сорта. Гарольд же, напротив, всячески пытался ободрить молодого сиамца и втянуть его в дружеский разговор, не подозревая, что тем самым оказывает Эсме медвежью услугу. Чаще всего в таких случаях она просто отмалчивалась, а порой даже находила некоторое удовольствие в том, чтобы шокировать Гарольда, пересказывая какие-нибудь пикантные подробности из жизни сиамцев, о которых ей приходилось слышать от Ламун или Мей.
Как бы то ни было, Эсме находила, что на корабле «Леку» жилось не так уж и плохо: например, он мог, не краснея, позволить себе такие вопросы, которые Эсме Монтроуз никогда не осмелилась бы задать. К тому же мужчины не стеснялись обсуждать при Леке некоторые темы, которые никогда бы не затронули при женщине, и благодаря этому Эсме узнала много такого, о чем никогда бы не услышала от отца.
Маскарад предоставлял ей еще одно преимущество – мужские брюки оказались гораздо более удобной и практичной одеждой, чем обтирающие пол и вечно задевающие за все юбки. Разумеется, рано или поздно Эсме снова придется облачиться в женскую одежду, но, пока этого – не произошло, она вовсю наслаждалась этим удобством.
Единственная, проблема состояла в том, что ей приходилось туго перебинтовывать грудь. А еще ее существование омрачала постоянная холодность Йена, но с этим ей оставалось лишь смириться. Сколько раз девушке хотелось, забыв обо всем, отдаться взаимной страсти, но она понимала, что это будет ошибкой, о которой ей потом придется жалеть всю жизнь. Для Йена она была девицей легкого поведения, и все влечение, которое он испытывал к ней, сводилось к чисто сексуальному моменту, а отдаться мужчине, который не видел в ней ее настоящей личности, Эсме никогда не смогла бы. К тому же посол вряд ли сделал бы ее своей женой, в лучшем случае она могла рассчитывать на роль содержанки.
Тем не менее, Эсме чувствовала, что с каждым днем противостоять искушению ей становилось все труднее. Вот и сейчас она рассеянно смотрела на воду реки, словно пытаясь прочитать на ее глади ответ на вопрос, как долго ей удастся выдержать эту пытку.
Эсме, возможно, очень удивилась бы, узнав, что бесстрастное отношение к ней посла тоже своего рода
