Эсме хотела снова возмутиться, но затем решила сперва послушать, что еще скажет посол.
– Значит, в консульство? – Годфри недоверчиво усмехнулся. – А разве они не станут тебя расспрашивать, что, как и почему? Что ты им тогда ответишь?
– А почему я вообще обязан что-то им рассказывать? – Йен заговорщицки подмигнул Эсме. – Пусть сама мисс Монтроуз с ними объясняется. Не знаю, станет ли она говорить правду, – это ведь может испортить ее репутацию, а она, как я понял, хочет найти работу в Чингмэе. Возможно, она придумает какую-нибудь очередную ложь – мне нет до этого дела. Но как бы то ни было, о том, что она сбежала от отца, я в любом случае сообщу и прослежу за тем, чтобы консульские работники послали ему телеграмму и держали ее при себе, пока он за ней не явится.
– Они не посмеют! – воскликнула Эсме, – Я совершеннолетняя и вправе сама распоряжаться своей судьбой!
– Прежде всего, моя красавица, – скучным тоном произнес посол, – я готов поклясться, что с твоей репутацией тебя ни в одну школу преподавать не возьмут. Во-вторых, люди из консульства скорее встанут на сторону твоего папаши, тем более что он близкий друг министра-резидента, чем на сторону какой-то взбалмошной кокетки, сбежавшей из дома. Сколько тебе лет? Восемнадцать? Юридически ты, конечно, совершеннолетняя, но никто тебя всерьез не воспримет.
На этот раз Эсме не могла не признать, что в словах Йена есть значительная доля правды.
– Впрочем, – продолжал посол, – если ты скажешь им, что ехала на обычном пассажирском пароходе, купив билет, как все нормальные люди, тогда я не вижу проблем. Мне, как дипломату, ничего не стоит проводить тебя в консульство. Если они всему этому поверят, то тогда, пожалуй, проблем с работой у тебя не будет и тебе останется надеяться, что те сплетни, которые ходили про тебя в Бангкоке, не доберутся до Чингмэя слишком скоро. Со своей стороны я готов поклясться, что распространять их не буду. За Годфри и Гарольда говорить не могу, но, думаю, они согласятся сделать то же, что и я.
– Но, если все пойдет по этому плану, ты все равно сообщишь моему отцу, где я? – уточнила Эсме.
– Разумеется. Конечно, я постараюсь убедить его не выдавать тебя за Майклза…
– Не думаю, – вздохнула она, – что тебе это удастся.
– Верно, отец твой вряд ли переменит решение, но ради очистки совести я все же попытаюсь.
Эсме готова была выть от злости. Ей казалось, что за время путешествия они с Йеном достаточно близко сдружились; к тому же она оказала ему немало важных услуг – рассказывала о сиамских обычаях и все такое, – и вдруг выясняется, что он по-прежнему желает вернуть ее отцу, чтобы тот выдал ее за проклятого Майклза! Боже, как она устала от всего этого! Эсме ничего не оставалось, как только молча следить за Йеном в надежде все-таки заставить его переменить столь жестокое решение.
Первым нарушившим тишину был проповедник.
– Вынужден извиниться перед вами за всех, дитя мое, – он дружелюбно посмотрел на Эсме, – никто из нас так и не спросил, как вы себя чувствуете. Вы все-таки пережили такой шок!
Она облегченно вздохнула – нашелся-таки хотя бы один человек, который вполне искренне симпатизирует ей…
– Спасибо, ваше преподобие, – робко улыбнулась она. – Не могу сказать, что я уже окончательно оправилась, но чувствую себя все же неплохо.
На мгновение Эсме показалось, что в глазах Йена промелькнуло что-то вроде ревности. Неужели он ревнует ее к старому проповеднику только из-за того, что она дружески улыбнулась ему? Впрочем, скорее всего это просто ее воображение. Йен всегда смотрел на нее лишь как на обузу. А она еще тешила себя надеждой, что этот человек к ней неравнодушен! Да, провести с ней ночку-другую он был бы не прочь – но разве об этом она мечтала?
– Эсме, – произнес отец Тэйлор, – если вы чувствуете потребность рассказать, что произошло сегодня утром, то я готов вас выслушать. В конце концов, выслушивать исповеди – моя профессия!
Эти слова словно вывели Эсме из оцепенения. Ум ее был так занят, что она почти успела забыть, что же, собственно, произошло этим утром, и до нее не сразу дошло, что проповедник имеет в виду нападение Хенли. Она не сомневалась, что Тэйлор лишь искренне желал помочь ей, но его слова вызвали обратный эффект. До ее сознания только сейчас дошло главное: собравшиеся на палубе знают о том, что этот мерзавец едва не изнасиловал ее. Никогда еще Эсме не чувствовала себя такой подавленной. Если бы Хенли восстал из гроба и снова дотронулся до нее своими грязными лапами, это для нее было бы, пожалуй, меньшим унижением, чем отчитываться сейчас перед целой толпой мужчин о том, о чем Эсме меньше всего хотелось бы вспоминать даже наедине с собой.
Очевидно, отец Тэйлор уловил ее смущение, и на его лице отразилось сожаление, вызванное тем, что он, не подумав, предложил ей эту исповедь.
Йен тоже заметил, как притихла Эсме.
– Пожалуй, – произнес он, – не стоит заставлять мисс Монтроуз лишний раз вспоминать о случившемся, ваше преподобие. – Посол поднялся из-за стола. – Тебя проводить в твою каюту, красавица?
Эсме огляделась вокруг. Мужчины взирали на нее с явным сочувствием. Знали бы они, как унижают ее своей жалостью!
«Если они и дальше будут продолжать так смотреть на меня, – подумала она, – то как я смогу избавиться от воспоминаний об этом отвратительном эпизоде?»
Желая загладить свою вину и решив, что Эсме лучше сейчас отвлечься на что-то другое, священник бодро произнес:
– Мисс Монтроуз, давайте считать, что наше празднование Рождества не отменяется. А если так, то не пора ли начать украшать нашу елку?
Эсме уже готова была отказаться – как можно веселиться после всего, что случилось? – но затем решила, что Тэйлор прав: в такой ситуации действительно лучше всего переключиться на что-нибудь веселое!
– Разумеется, – она благодарно кивнула проповеднику, – кто сказал, что праздник отменяется?
