Майклз замолчал. Чен понимал – в этот момент его напарник захвачен воспоминаниями.
– Послушай Майклз, – заговорил он наконец, – ты все еще питаешь страсть к женщине, которая тебя отвергла и которой больше нет, поэтому видишь в дочери то, что видел в матери. Меня пугает твоя страсть – она мешает тебе смотреть на нощи здраво. Это может обернуться непростительной ошибкой для нас обоих!
Наклонившись к китайцу, Майклз взял его за руку:
– Не зарывайся, приятель, и не забывай – ты работаешь на меня! Мои чувства к женщинам – это мое личное дело. – Он снова выпрямился. – Впрочем, о нашей безопасности можешь не беспокоиться – я все обставлю так, что ни ты, ни я в любом случае не пострадаем.
Это заявление немного успокоило Чена.
– Значит, – уточнил он, – новых фальшивых самоубийств не будет?
Ответом ему было молчание.
– Майклз, ты, надеюсь, понимаешь, что никто не должен знать о том, что мы как-то связаны друг с другом? Слава Богу, тебе без проблем удалось убрать эту женщину, и ее муж, кажется, ничего не заподозрил. Но если вслед за матерью умрет и дочь, это ему наверняка покажется странным. А если Монтроуз начнет задавать вопросы министру-резиденту – своему близкому другу, – то для нас это может оказаться гораздо опаснее, чем если девчонка начнет выпытывать подробности у Раштона.
Уильям фыркнул:
– Ты полагаешь, мой друг, что я не все обдумал? Для того чтобы заставить замолчать девчонку, мне вовсе нет нужды убивать ее. Я поступлю по-другому – женюсь на ней. После того как она станет моей женой, ей и в голову не придет заикнуться о чем-либо Раштону или кому бы то ни было. Можешь не сомневаться, уж я сумею об этом позаботиться!
На минуту Чен задумался.
– Что ж, – проговорил он наконец, – идея, пожалуй, неплохая!
Несколько минут они молчали; затем Чен резко наклонился и произнес:
– Идея неплохая, Майклз, но я слыхал, что у вас, англичан, с женитьбой обычно бывает сложнее, чем у нас, китайцев. Чтобы жениться, тебе нужно спросить разрешения у ее отца, а он, возможно, знает, что ты когда-то пытался соблазнить его жену. Это, как нетрудно догадаться, вряд ли тебе на руку.
Уильям улыбнулся:
– Не думаю, что Рене когда-нибудь рассказывала об этом мужу. Во всяком случае, я не припомню, чтобы Джеймс делился этим с кем-нибудь. Если бы он знал, что я пытался соблазнить его жену, он наверняка стал бы меня преследовать. – Внезапно улыбка покинула лицо Майклза и брови его нахмурились. – Рене тогда с таким негодованием отвергла мои ухаживания, что, думаю, и мужу не стала о них рассказывать – она считала меня ничтожеством, не заслуживающим упоминания. Да, жаль все-таки, что Рене отвергла меня! Если бы она стала моей любовницей, мне бы, возможно, не пришлось идти на такую крайнюю меру – уж я сумел бы что-нибудь наврать ей по поводу этих бумаг…
– Меня всегда удивляло – почему, став столь важным свидетелем, она сразу же не сказала обо всем Раштону?
Лицо Майклза, за минуту до того цинично улыбавшееся, вновь посуровело.
– Возможно, – задумчиво проговорил он, – она бы так и сделала, если я тогда не схватил бы ее в дверях и не поцеловал. Она была так шокирована этим, что все остальное сразу же отошло для нее на второй план.
– Что ж, – китаец чуть улыбнулся, – слава Богу, фортуна в тот день оказалась на твоей стороне!
– Ненадолго, друг мой. Потом она увидела меня на рынке. Как назло, она хорошо знала этого французского атташе и знала, что этих бумаг я ему передавать не должен. Что мне после этого оставалось делать, кроме как убрать свидетельницу? Слава Богу, все прошло гладко. Разумеется, до тех пор, пока ее муж был рядом, я не мог ничего сделать. Но вот однажды он уехал, и это сыграло мне на руку. В ту ночь в доме все спали – момент был как нельзя более подходящий…
– Я согласен, – китаец кивнул и прищурил свои и без того узкие глазки, – в твоей ситуации тебе иного и не оставалось. Но ты действительно уверен, что все прошло гладко? Вспомни как следует – ты не оставил никаких улик?
– Да какие улики? Перед тем как Рене выпила яд, я заставил ее написать записку, в которой говорилось, что она якобы любит другого человека и не в силах вынести того, что не может быть с ним. Я пригрозил ей, что, если она не напишет записку, я убью ее дочь. Рене не стала отрицать, своей осведомленности о том, что я шпион, – это было бесполезно. Будь она поумнее, она бы поняла, что убить девчонку я пригрозил лишь ради красного словца – две смерти сразу выглядели бы слишком подозрительно. Но видно, Рене была слишком перепугана, чтобы подумать об этом. Хотя, пожалуй, я все-таки не могу сказать, что все действительно прошло гладко.
Чен бросил на него подозрительный взгляд:
– Что ты имеешь в виду?
– Перед смертью Рене сказала, будто написала записку, в которой говорится, что я передал бумаги французу, и оставила ее в таком месте, где я ее никогда не найду.
В глазах Чена мелькнула тревога.
– Ты мне этого никогда не говорил!
– Поначалу я решил, что она придумала эту записку в надежде, что я пощажу ее. Но потом я задумался: а вдруг эта чертова записка действительно существует? До сих пор, правда, ничего не всплыло, но кто знает…
– А сейчас ее дочь начала проявлять интерес к смерти матери: она даже пыталась расспросить министра-резидента. Если тот начнет расследование…
