Дефо

не только голос, но и костюм. Маскарад нужен был из предосторожности, иначе можно было попасть в руки парламентской стражи прежде, чем бумага оказалась бы в руках у председателя.

Председателем был Роберт Гарлей, будущий государственный казначей и государственный секретарь, иначе говоря, министр двора и основной патрон Дефо. Так состоялась их первая встреча, с которой, возможно, Гарлею запомнилось и это лицо, и напористый слог «Памятки».

В принципе Дефо не скрывал своего участия в деле кентских просителей, хотя подчеркивал, что сам он не из Кента, это только гражданский долг побудил его присоединить свой голос к «Прошению».

Итак, в январе 1701 года он потряс всех своим «Чистопородным англичанином», в марте подал «Памятку» и вновь произвел сильное впечатление, летом, в июне, торжественно восседал на обеде в честь освобожденных «людей Кента», в декабре родилась у него дочь, его любимица Софи. В это же время у него в Тильбюри уже строилась кирпичная фабрика, которая бы позволила ему и с долгами расплатиться, и бед не знать.

Дефо не только выкарабкивался из ямы после падения, но и вот-вот должен был вновь достичь больших высот. Однако в марте следующего года…

В марте 1702 года король Вильям совершал свою обычную утреннюю прогулку верхом.

Это, надо отметить, в свою очередь, был один из пунктов, по которому Дефо, заядлый любитель верховой езды, нашел общий язык и с королем, а впоследствии со многими другими влиятельными лицами, державшимися при этом разных политических направлений. Гарлей был лошадником, и сменивший его Годольфин оказался также лошадником, и каким еще лошадником, основателем английского чистокровного коннозаводства. Умение крепко сидеть в седле сыграло в жизни Дефо немаловажную роль.

Король поднял коня в галоп, а конь, попав на скаку копытом в кротовью нору, споткнулся.

Вильям ездил верхом не хуже, чем Чарльз, как настоящий всадник, упал не с лошади, а вместе с лошадью. «Большая разница», – как заметил Пушкин, знавший это по собственному опыту. Еще бы!

Король был роста маленького, здоровья слабенького. Падение оказалось для него роковым. Он очень скоро скончался.

И закатилась звезда Дефо.

А злопыхатели пили здоровье той лошади!

Место короля Вильяма III заняла Анна, вторая дочь Джеймса II. Правда, хотя и дочь короля-католика, она сама была протестанткой. Новая правительница поддерживала протестантство лишь в наиболее умеренной, официальной форме, что, естественно, сказалось на положении Дефо: пусть он сам призывал своих собратьев к терпимости и разумности, но у внешних противников, церковных ортодоксов, имел репутацию раскольника неумеренного.

Дефо не сдавался, хотя при новом правлении сразу почувствовал, что ветер дует не в его паруса. Первого декабря того же года тиснул он – с грохотом! – новый памфлет, скрыв и на этот раз свое авторство.

«Простейший способ разделаться с раскольниками» – так назывался злополучный памфлет. С видимой серьезностью, впадая в негодование столь же правдоподобное, сколь и «благородное», анонимный автор доказывал, что инакомыслящих (каковым был он сам) лучше всего просто уничтожить.

Петух как-то попал в стойло к лошадям (вел окольным путем свою мысль Дефо) и видит: затопчут! «Друзья, – воззвал петух, – не будем толкаться, а то, чего доброго, мы нанесем друг другу физический ущерб». – «Так-то вы заговорили, когда увидели, что не ваш верх! – голосом противной стороны продолжал Дефо. – Где же было у вас чувство милосердия, – злорадствовал он, – пока ваша брала? Не подлость ли это? И подлостью ли будет теперь раздавить гадину?»

Обличительный тон в адрес единомышленников получился у Дефо до того неподделен, что они ему этого вполне не простили, даже когда обман раскрылся. Нечего говорить о ярости врагов. Не разглядев сразу полемической подкладки, они приветствовали поначалу этот памфлет, а в результате оказались осмеянными.

Шум, произведенный Дефо, был такой, что историки считают «Простейший способ» самым громким литературным событием века. «Громкое литературное событие» и «крупное литературное произведение», разумеется, далеко не одно и то же, но для судьбы Дефо важно: почти за два десятка лет до «Робинзона» он уже оказался в центре общего внимания, и все за счет того же «честного обмана» читающей публики.

Подняв бурю страстей, обрушившихся на него со всех сторон, Дефо в итоге очутился в положении поистине Робинзоном, в одиночестве. Обманутые противники стали его преследовать, обиженные единомышленники не защищали. Дефо пришлось скрываться. Объявили сыск. Благодаря этому из полицейского описания, опубликованного «Лондонской газетой» 10 января 1703 года, мы и представляем себе облик Дефо: среднего роста, смугл, темные волосы, нос крючком. На издевательском портрете, который нарисовали уже не власти, а прямые враги Дефо, не пожалевшие сил и чернил, он был изображен еще старательнее, вплоть до морщин и бородавок. А уж родинка в левом углу рта – этот бугорок, судя по всему, производил впечатление или, лучше сказать, окончательно выводил из себя. Он отмечен на всех портретах, означен в описаниях, и, помимо того, что был как примета удобен для сыска, он, на взгляд некоторых современников, средоточие, символ, суть Дефо. Прыщ какой-то!

«Что за противный вид у этого субъекта, надо ж иметь такую гадкую и страшную физиономию! Совесть у него, разумеется, темна не менее, чем рожа. Нечто трупное, черное, сине-зеленое, непригодное для всеобщего обозрения. Глаза мерзкие, сальные, выпученные, нос длинный, и под стать ему огромный рот, губы толстые, челюсть баранья, весь в бородавках, морщинах, желваках и прочих отметинах, бородка тощая, шея шелудивая, одежда – тряпье» – так разрисовали Дефо ненавистники.

Конечно, было множество людей, которые смотрели на него совсем иначе, чем те, кто, цепляясь за неровную кожу его лица, видел в Дефо сплошной нарыв, нарост, гнойный напор. И все же, однако, впечатление от личности Дефо, изливается ли оно в ненависти или одобрении, не обманчиво. Крупность и подвижность черт заметны даже по злой карикатуре. Сила, дающая себя знать хотя бы через сопротивление, ей оказываемое. «Силой Дефо» обозначают писательскую энергию, подобно тому как «ампер» или «кулон» служат мерой электрического тока. Причем современники не оказались близоруки до того, чтобы не различить этой силы. Крупную фигуру признали фактически сразу, как обычно бывает, и столь же закономерно совершалась координация этой фигуры с эпохой, с окружением – далеко не сразу. «Кидай в него чем попало!»

Трудно ощутить нам остроту споров, в которых Дефо наживал себе яростных врагов и сам же платил им неугасимой ненавистью. Уделом специалистов остается чтение сотен страниц, исписанных создателем