ж, Дефо действительно не всегда справляется как повествователь с ходом сюжета, но против фактической достоверности он нисколько не грешит: все это в духе того времени верно, такое изобилие горестей вперемежку с радостями, впрочем, сомнительного свойства.
Моль Флендерс в количественном отношении соблюдает значительную точность. Она записывает для себя и докладывает читателю, сколько белья и мебели повезла она с собой через океан, каковы были ее расходы и доходы. Все это у нее учтено, что называется, с карандашом в руках, в том числе нравственные подъемы и падения.
Пользуясь изысканиями современных историков, мы к ее индивидуальным подсчетам добавим некоторые цифры, касающиеся «радостей» и «горестей» общественных. Например, она скупо описывает свое плавание через Атлантику, так мы добавим: смертность среди трансатлантических переселенцев достигала пятидесяти—семидесяти пяти процентов. Выходит, это просто чудо, поистине радость, что Моль оказалась среди тех, кого все-таки миновала сия чаша. Немало неожиданностей, опять-таки поддающихся подсчету, приносит ей и Новый Свет: сколько клейменых лбов, рук, только… только тут все как-то поистине наоборот, будто в другом свете; в Старом Свете были преступниками, приехали сюда – стали судьи… «Страна раскаявшихся преступников», – думает Моль. И ей самой, однако, в который уже раз, приходится начинать новую жизнь…
Моль возвращается в Англию, ищет покровителя, находит, теряет, опять находит, или, вернее, нападает на след «добычи», имея в резерве несколько сот фунтов на банковском счете и еще одного поклонника, служащего там же, в банке. Приятельница же предлагает ей перспективу куда более заманчивую…
Самое интересное во всех подобных превратностях – это как они переживаются и каким тоном о них рассказывается. Тон у Моль Флендерс, смело можно сказать, неподражаемый. Героиня Дефо, пожалуй, и не впадает ни в какой особенный тон: не кается, хотя и признает свои грехи, и не жалуется, хотя иногда выражает выстраданную горечь. Она не столько сочувствия ищет, сколько хочет, чтобы ей помогли понять саму себя. Своеобразной совестливостью, способностью не только своего добиться, но и «честь знать», то есть место свое, Моль Флендерс отличается от ненасытной хищницы Роксаны – артистки порока, занимавшейся тем же ремеслом, но с другим размахом. И Дефо относится к ней по-иному. Он сюжет строит таким образом, что «честная шлюха» достигает того, к чему стремилась, – положения в обществе, скромного, зато устойчивого.
Насколько герои Дефо в самом деле добиваются своего, вернее, чего-то совсем другого по сравнению с тем, что они собой представляют или что о них думают, – об этом судили довольно просто, прямо как указано у Дефо хотя бы в заголовке «Моль Флендерс»: «родилась в тюрьме… была двенадцать лет содержанкой… столько же – воровкой, восемь лет ссыльной, но… под конец разбогатела, стала жить честно и умерла в раскаянии». Очень часто эту книгу Дефо читали именно так, пропуская подробности счастливого преобразования, но без этих подробностей получается уже не Дефо.
А Джек, тот, что был прозван «полковником»? Созревает момент, когда вором он начинает чувствовать себя по убеждению. Правда, он полагает, будто, обратившись на путь праведный, можно рассматривать свое прошлое «с безопасного расстояния». Но так думает Джек, двадцать шесть лет воровавший, пять раз женатый на четырех шлюхах (на одной из них – дважды), разбогатевший на работорговле в Америке и рассчитывающий умереть генералом. Не Дефо! Ведь не зря же в подробностях поведал Дефо о том, как получилось, что человек, который с определенных пор ведет жизнь «пристойную», говорит себе: «Я – вор!» А если он такого и не скажет, так это само скажется в нем.
Из какого же человеческого материала получился расчетливый авантюрист полковник Джек? Откуда жестокость, доходящая до изуверства, да еще приправленная благочестивыми рассуждениями?
Мы видим трех мальчишек, трех подкидышей, выращенных одной приемной матерью, начинающих от одной черты, в одних и тех же условиях, но с разными задатками. Старший из них просто закоренелый преступник, может быть, даже и умственно неполноценный. Младший слаб и легкомыслен. Эти случаи односложны. Дефо сосредоточивает внимание на среднем – на Джеке.
Повествования о детстве часто автобиографичны. Но про детство Джека этого сказать нельзя. Они с Дефо, может быть, и бегали по одним и тем же улицам, а потом сидели в одной тюрьме, но все же пролегала дорога Дефо совершенно в стороне от сомнительного общества, в какое судьба закинула так называемого «полковника».
Дефо видел сокрушительную власть условий и глубину их воздействия, проникающую в самую натуру человека. Он и прямые меры предлагал, чтобы искоренить по возможности порок. Еще в первой его книге – «Опыте о проектах» – были у него запланированы и приюты для сирот, и всевозможные пенсии для несчастных.
Понятно, не один Дефо в ту пору был озабочен этими проблемами. Но он предлагал ввести для преступников исправительные работы вместо бесчеловечного безделья тюрьмы. Он считал, что заработную плату надо повышать, а не понижать, и люди от этого станут работать не хуже, а только лучше. «За гроши и работают на гроши» – так думал Дефо, споря с одним из самых смелых обличителей своего времени – с Мандевилем, автором знаменитой «Басни о пчелах» (1702–1714).
Мандевиль и Дефо – в плане отношения к человеку и обществу сопоставление такой же сложности, как Шекспир и Дефо, Свифт и Дефо, Руссо и Дефо… В одни и те же годы два мощнейших ума обдумывали одни и те же вопросы и даже давали похожие ответы, но всего лишь похожие…
По силе неприятных вещей, какие Мандевиль наговорил своим соотечественникам, исполненным энтузиазма после «славной революции», сравнить его можно только с Гоббсом, которому, как мы знаем, заткнули рот, а при первой же возможности сожгли его книги. «Басня о пчелах» считалась столь же кощунственно-циничной, как и Гоббсово чудовище «Левиафан». Не об исправлении пороков говорил Мандевиль, а об их неизбежности и даже необходимости. Иными словами, что считалось отдельными пороками, он рассматривал как природу буржуазного общества, не отклонение от нормы, а саму норму.
«То, что мы называем в мире злом, как моральным, так и физическим, является тем великим принципом, который делает нас социальными существами… и в тот самый момент, когда зло перестало бы существовать, общество должно было прийти в упадок, если не разрушиться совсем».
Так парадоксально рассуждал Мандевиль. Но первое издание его «Басни», над которой работал он именно в то время, когда Дефо находился под судом и в тюрьме, прошло незамеченным. Второе Мандевиль снабдил комментариями и уж разъяснил свою мысль до такой степени, что все пришли в ярость. Но тоже не очень разобрались: читать ли все это с иронией или всерьез?
«Слишком низкая заработная плата доводит рабочего, смотря по темпераменту, до малодушия и отчаяния, – писал Мандевиль, – слишком большая – делает наглым и ленивым… Из всего сказанного следует, что для свободной нации, у которой рабство не допускается, самое верное богатство заключается в массе трудолюбивых бедняков».
«Это отнюдь не было апологией современного общества»,[12] –
