переменного тока и называется «фаза», другой почти полностью заземлен, и его называют «нулем». Примотай я к перилам «ноль», боевая эффективность такого подключения тоже бы равнялась нулю, поскольку разницы потенциалов между проводом и землей не будет почти никакой. Кидать на противника надо «фазу», тогда шарахнет как следует. Но как определить где ноль, а где фаза, если разомкнут рубильник? Тока нет, фазу искрой не проверишь.
Я призадумался. Честно говоря, докой в электротехнике я не был, у меня, в отличие от корабельных стрим-мастеров, специализация была совершенно в другой области. Пришлось как следует напрячь память, чтобы припомнить, что вещала нам в кадетском корпусе Красотка Кира, преподававшая там основы электротехники. Будь на ее месте суровый педагог-мастер мужского пола, я бы, честное слово, запомнил больше. А так мы всем курсом пялились на структурные элементы ее тела, какие можно было различить под мундиром. Различить можно было не так уж много – не очень большая грудь и довольно узкие бедра, но остальное дополняла наша фантазия, на работу которой уходила почти вся энергия двух академчасов целой роты.
В общем, в памяти если что и осталось, то все эти остатки были жестко модулированы эротическими переживаниями. Следовательно, для дешифровки данных следовало в первую очередь вызвать те самые фантазии, а с ними могли вспомниться и слова педагог-мастера Киры Канаа, которые она произносила, пока мы на нее пялились. Наверное, для службы в ее должности требовалась изрядная доля эксгибиционизма, без этого ежедневно работать с кадетами женщине было бы трудно. И у нее эта изрядная доля определенно имелась, она от наших взглядов получала явное удовольствие, а зачастую сама же нас провоцировала. Кира была намного старше нас всех – нам по двадцать, а ей почти сорок, но эта разница в возрасте не являлась препятствием для установления некоего визуально-эротического контакта между нами и ею. Других женщин в кадетском корпусе все равно не было, даже на камбузе. При этом каждому из нас хоть раз приходила в голову недоуменная мысль, мол, почему начальство не пыталось заменить ее мужчиной. Ответ был получен мною от кадетского медик-мастера.
– Думаете это случайно? – усмехнулся он, продавая мне склянку медицинского спирта за несколько дней до выпуска. – Нет, ребята. В каждом кадетском корпусе есть такая базыга, призванная доводить вас до того накала, который помог бы вам потом сбрасывать сексуальное напряжение в одиночестве.
Думаю, он не шутил. Как бы там ни было, но вспомнив, как мы пялились на ее сиськи, я действительно выудил из памяти кое-что электротехническое. Например, то, что полным нулем нулевой провод на практике никогда не бывает. Собственное сопротивление не позволяет ему полностью сбрасывать всю нагрузку с включенных в эту сеть электроприборов, поэтому между ним и истинной землей всегда существует небольшая разница потенциалов – вольт десять. А десять вольт можно запросто проверять на язык, если напряжение есть, щипнет как следует. Выключатель размыкает только один провод, скорее всего, фазу, это безопаснее для монтеров, потому они так и делают. Значит, оба провода надо проверить на язык – тот что щипнет будет нулевым, а другой, соответственно, фазовым.
Но, честно говоря, сам вид силового провода не внушал ни малейшего желания прикасаться к нему языком. Вроде все рассчитал, все понятно, но цифра напряжения в триста вольт сама по себе пугала в достаточной мере. Однако выхода другого не было – не имея иного оружия, я должен был заручиться поддержкой хотя бы электрического тока. Я уже собрался с силами и высунул язык, когда мне в голову пришла альтернативная мысль. Чтобы убедиться в отсутствии на любом из проводов высокого напряжения, можно было коснуться кабелем перил металлической лесенки. От трехсот вольт, в таком случае, неизбежно ударит искра. Если ударит, то другой провод будет «нулем», а если не ударит, то «ноль» можно отыскать «на язык». Довольный возможностью хоть временно воздержаться от «языкового теста», я шлепнул концом провода по стали и чуть не ослеп от шарахнувшего в темноте дугового пламени. Еще несколько секунд после этого у меня перед глазами плыли огненные круги, а сетчатка хранила изображение окружающего пространства. И пульсировала мысль: «Вот бы коснулся язычком».
Попытка проанализировать произошедшее привела к двум возможным выводам. Либо монтеры нетрадиционно сориентировали фазу с нулем, соединив провода так, что выключателем размыкался ноль, а не фаза, либо только что кто-то снаружи включил рубильник. Второе предположение показалось мне более вероятным, поскольку иначе меня бы шарахнуло током, когда я разбирал цоколь лампы. А раз так, значит, времени на подготовку к встрече мне отпущено с десяток секунд, не больше. Тут уж было не до страха перед электричеством. Сунув искрящий фазовый провод в щель сварного шва лесенки, я рухнул на корточки и затаился возле ступеней, зажав в руке второй силовой кабель. Тут же за дверью послышались шаркающие шаги и голоса на арабском. Я напрягся, готовый дорого продать свою жизнь. А хоть за сколько-то продавать ее было просто необходимо, поскольку смерть от попадания плазменного заряда во всех отношениях лучше пыток на допросе с пристрастием.
Щелкнул замок, дверь распахнулась, впустив в помещение тугой поток электрического света. Я ожидал, что первый визитер наступит на лестницу, но он в запале с разбегу перепрыгнул все ступеньки и приземлился на пол, подняв в воздух клубы пыли, скрывшие его по пояс. Эта пелена меня выручила – пока партизан размахивал плазмоганом, не зная, куда целиться, я перекатился, невидимый для него, и нанес удар силовым проводом по бедру. Араб тут же рухнул, а я, для верности, добавил ему фазой по шее. Он затих, только ступня продолжала ритмично подергиваться в конвульсиях перед моим лицом. Пора было завладеть его оружием, но попытавшись рвануть плазмоган из пальцев, я понял, что их так скрючило судорогой, что не разогнуть.
В это время второй араб шагнул на лесенку, к которой было подведено напряжение в триста вольт. Он тут же скорчился и покатился по ступеням, высекая из них электрические искры. Рухнул партизан прямо у моих ног, продолжая содрогаться в конвульсиях, но я не стал ждать, когда он окончательно успокоится, – в правой руке мусульманина был зажат скорострельный малокалиберный плазмоган, а от такой добычи в моей ситуации отказываться было до крайности вредно для здоровья. Выхватив из подрагивающей руки оружие, я, как на тренировке по тактике, перекатился в самый темный угол, в движении пальнув короткой очередью через дверной проем наружу, где маячили еще несколько фигур. Раздались вскрики, пара особо горячих голов снова рванулась на лестницу, но их ждала та же участь, что и первых двух – пораженные током, они скатились на пол. Свет из дверного проема протискивался в пыльное помещение трепещущим белым блоком, как нечто совершенно материальное, обо что можно удариться в темноте. Остальные партизаны, видимо, поняли принцип моей ловушки, а потому решили не рваться в подвал, а подумать, как сделать это безопасным для себя. Но делать что-то без стрельбы арабские террористы почти не умеют, потому свои размышления они густо приправляли выстрелами через дверной проем.
Оставаться на месте в моей ситуации было опасно – помещение почти полностью простреливалось снаружи. К тому же у нападающих вполне могли оказаться термические гранаты, хотя можно было надеяться, что ребята попытаются обезвредить меня живым, а значит, пустят в ход гранаты в последнюю очередь. Оставалось двигаться, чтобы не быть слишком легкой мишенью. Размышляя об этом, а на размышления ушло не больше пары секунд, я заодно прикинул возможную численность противника. По опыту было известно, что меньше, чем впятером, мусульмане на русских и католиков не нападали, это при наличии у нападавших оружия. Если же оружия не было, то счет начинался с десятка. В данном случае партизаны выступали при поддержке карманной плазменной артиллерии, но и противником у них был винд- трупер российского флота, что должно было сподвигнуть их на увеличение численности отряда. Получалось, что арабов должно быть не меньше десятка, но и больше пятнадцати им самим, наверное, пригнать было бы стыдно. Хотя слово «стыд» в отношении городских партизан было нонсенсом, все помнили события пятилетней давности под Ростовом, когда сотенный отряд арабов захватил родильный дом Святой Марии и шнурками от штурмовых ботинок успел передушить до подхода винд-крейсеров всех рожениц вместе с младенцами.
Это воспоминание придало мне решимости, и я рванул вперед, прикрывшись пущенной в дверь плазменной очередью. Как раз в этот момент в проеме возникли два силуэта и вспышка плазменного выстрела. Целились, понятное дело, мне по ногам, ведь даже арабский партизан способен смекнуть, что безного допрашивать проще, чем безголового. Но от подобной атаки, характерной для ряда ситуаций, нас научили ловко уходить на занятиях по тактике огневых контактов. Я кувыркнулся влево через плечо, продолжая держать мусульман на прицеле и прижимать спусковую пластину. Недаром приходилось потеть на уроках – оба партизана, приняв на грудь по нескольку капель разогнанной плазмы, отлетели далеко от двери, оставив в воздухе клубы дыма и запах горелой плоти. Попадание заряда такого калибра не бывает
