– Да, – ответил Щегол. – Как-никак отправляетесь на вражескую территорию. Оружие дематериализовано. На марше разрешаю его осмотреть. Дан в курсе. Лептонный конвертер только в его распоряжении, так что материализацией и дематериализацией груза и вооружения будет ведать он.
– Хорошо вы распасовали… Я знаю навигацию, у него лептонный конвертер. А если с кем что случится?
– Не бойся, дорогой, я это предусмотрел. Но объяснять все до тонкостей пока не считаю нужным.
Я это слопал. Ладно, переживем.
– Теперь главное. – Дворжек сменил карту на планшете. Вот район Минги-Тау. Вот сама гора. Пять тысяч триста метров. Эсминец «Святой Николай» был потерян во время боя здесь, над большим высокогорным кишлаком Минги-Тау, расположенным на высоте две тысячи метров у подошвы горы. Поскольку маневровые турбины вышли из строя, корабль продолжил дрейф и по всем законам парусной навигации должен был врезаться в гору вот тут, на высоте четыре тысячи двести метров.
– Почти у вершины, – присвистнул я.
– Да. Но вряд ли это помешало горцам до него добраться. Они к высотам и горам привычны. Другое дело, что они никак не могли починить турбины, а следовательно, не могли поставить корабль на ход. Поднять паруса у них тоже не выйдет. Так что единственное, чем они могли управлять – это антигравитационные приводы. Ну и дрейфовать по ветру, естественно.
– Скорее всего, первое, что они сделали, добравшись до эсминца – ошвартовали его, – предположил я.
– Мне тоже так кажется. Слишком рискованно шутить с ветром в горах. Унесет кораблик, и не догонишь.
– Верно, – кивнул я. – Так что предположительно корабль может находиться либо в гипотетической точке столкновения с Минги-Тау на высоте чуть более четырех тысяч метров…
– Либо? – удивленно покосился на меня Дворжек. – Мне казалось, других вариантов нет.
– Есть, – довольно продолжил я. – Корабль мог на косом ударе обойти Минги-Тау и продолжить путь дальше. Тогда он упрется в эту вершину.
– Недалеко, – прикинул Щегол.
– Недалеко, но учитывать это надо. В горах «недалеко» – понятие весьма относительное.
– Большой опыт ведения боевых действий в горах? – чуть напрягся Альберт.
– Просто опыт, – развел я руками. – Приходилось работать на высотах свыше трех тысяч метров. Правда, не на Кавказе.
– Ну, тогда мне еще спокойнее, – улыбнулся Дворжек. – Найдите корабль и установите транспортный коридор. Это главное.
– Есть! – по-военному отчеканил я.
На этот раз получилось не хуже, чем у Дана.
– Все. «Хлоп» через двадцать минут, – закончил Альберт. – Игорь, позови Дана. Хватит ему попирать ногами грешную землю.
Сборы были недолгими. На платформе нас отбуксировали к транспортной пентаграмме, затем Антон чуть поднял яхту, платформу выкатили из-под днища, и через миг небытия мы вынырнули на другом конце бинарного транспортного коридора.
Я сразу же выскочил на палубу – осмотреться. Мы зависли метрах в шести над бескрайней и совершенно безлюдной степью, местами прорезанной высокими лесополосами, состоящими преимущественно из тополей. Ветер гнал волны через полынь и начавший серебриться ковыль, от чего казалось, что мы повисли не над землей, а над бескрайним серебристо-зеленым океаном. Под днищем на очищенной от полыни земле была выложена из булыжников пентаграмма.
– Вроде засечь нас никто не мог, – выбравшись на палубу, осмотрелся Дан.
– Некому, – согласился я. – Кто тут, интересно, выложил пентаграмму?
– Такой же вопрос когда-нибудь зададут на склоне Минги-Тау, на высоте четыре тысячи метров.
– Это если повезет, – вздохнул я. – А если не отыщется вблизи парная точка? Топай потом километра два в гору.
– Вижу, Щегол ознакомил тебя с теорией, – усмехнулся Дан.
– В той мере, в которой посчитал нужным, – пожал я плечами.
– Не может не отыскаться, – уверенно заявил напарник. – Вселенная имеет фрактальную природу, в ней все распределено более или менее равномерно.
Я лишь усмехнулся. Дан не уставал меня удивлять. Про лошадей не знает, а иногда выдает фразочки из лексикона какого-нибудь кабинетного профессора. Все же странные личности выращивает Институт.
– А как называется яхта? – запоздало спросил я.
– «Борей», – ответил выбравшийся на палубу Игорь. – Так греки называли северный ветер. Какие будут команды?
– Поднять паруса! – уверенно ответил я. – Курс зюйд-ост. Пока ветер дует чуть выше галфинда, отмахаем порядочное расстояние. О любом измененнии ветра больше, чем на двадцать румбов, докладывайте.
– Есть! – кивнул Игорь и скрылся в люке.
Через минуту от мачт с характерным хлопком распространилась серебристая пленка парусного вакуум- поля. Мачты чуть повернулись, ловя дующий почти точно в левый борт ветер, яхта накренилась и начала стремительно набирать ход. Ветер засвистел в парусах, не менее стремительно поднимая мое настроение.
– Уже не надеялся, что удастся отдавать такие команды, – сказал я, подставив лицо ветру.
– Надеяться надо всегда на лучшее, – ответил Дан. – А вот готовиться – к худшему.
– Это ты верно сказал.
– Не я, китайцы.
– Без разницы. Но если следовать их логике, я бы осмотрел имеющееся на судне вооружение.
Глупость сморозил, конечно. Если есть вооружение, то это уже корабль, а не судно. Но мне трудно было воспринимать кораблем обычный на вид круизер.
– Без проблем, – пожал Дан плечами.
Мне уже приходилось видеть разные типы лептонных конвертеров. Один стоял на стволе пулемета, когда мы охотились в лесу на демона. Тот дематериализовывал обычную материю. Другой оказался в ведении Ирины. Он выполнял медицинские функции, а именно – позволял производить обратимую ампутацию. Например, в случае заражения крови. Пораженная конечность дематериализовывалась, полностью исключаясь из жизненных функций организма, причем без образования характерных хирургических осложнений, вроде отеков и болей. Затем болезнетворная микрофлора атаковывалась специальными лептонными препаратами, а когда она радостно и окончательно загибалась, конечность снова материализовывалась на прежнем месте. Однако нам с Даном ампутировали совершенно здоровую плоть. Крайнюю. Вряд ли я согласился бы на подобную операцию, не будь она обратима.
Дан же притащил из каюты более портативное, чем у Ирины, устройство, больше всего похожее на монтажный плазменный резак. Я догадался, что медицинский конвертер был крупнее именно потому, что преобразовывал живую ткань, с которой надо обращаться нежно и осторожно.
– Конвертер? – спросил я для уверенности.
– Да. Специально замаскирован под монтажный резак, на случай досмотра, – кивнул Дан и включил устройство.
Затем он подошел к краю борта и начал водить им прямо по воздуху из стороны в сторону. И, как по волшебству, деталь за деталью, проявился в реальности сначала кронштейн, а затем и сама электромагнитная пушка.
– Неплохая модель, оценил я.
Я уже привыкал к институтским штучкам. Меня куда более заинтересовало само оружие, чем чудесный способ его появления. Это было легкое бортовое орудие «ЭМ-27», какие устанавливаются на канонерских лодках для поражения турбо-гравов.
– Таких у нас два по левому борту и два по правому, – сообщил Дан.
– Это годится против гравилетов, – кивнул я. – Но против винд-шипов не пойдет.
