выдавить:
– Она пыталась придержать дверь, а он с размаху захлопнул ее и прищемил ей пальцы и сломал.
– Кто? Кто это сделал? – спросил Чарли.
– По-моему… ох… по-моему, это была женщина. Она пыталась выбраться, она мотала головой, хотела сказать им, что не станет их слушаться… – Габриэль вновь застонал. – А он… мальчик, мне кажется, это был Манфред, так вот, он захлопнул дверь и давил и давил, пока не сломал ей пальцы. О-о-о… Больно… Точно, это Манфред, но он тогда был младше… Ай! – Габриэль опять упал лицом на парту.
Тут в дверь поскреблись, и в Королевскую комнату заглянула Оливия.
– Вот вы где! – воскликнула она. – Фиделио послал меня на поиски. Сам он не мог уйти, потому что сидит в первом ряду.
– В первом ряду? – переспросил Чарли.
– Только не говорите, что вы все забыли. В театре сегодня концерт. Ой, а что с Габриэлем?
– Ему плохо, – отозвался Лизандр.
– Это видно невооруженным глазом. Только лучше все равно оттащите его в театр, если не хотите, чтобы вас оставили после уроков.
– Габриэль, ты идти сможешь? – мягко спросил Лизандр.
– Раз надо, значит, пойду, – простонал бедняга Муар.
– Тогда идем. Чарли, помоги мне! Вдвоем они поставили Габриэля на ноги, он положил руки им на плечи. Чарли как раз поддерживал Габриэля справа, и у него сердце упало, когда на плечо ему легла скрюченная мальчишеская рука в черной дамской перчатке.
– Пойду-ка я вперед и подыщу вам три свободных места где-нибудь в последних рядах. – И Оливия умчалась.
Они дотащились до зала как раз к началу концерта.
– Сейчас тебе придется пройти немного самому, – шепнул Лизандр Габриэлю.
– Угу, – проворчал тот.
Чарли осторожно натянул рукав его плаща так, чтобы прикрыть перчатку, а потом помог Лизандру усадить несчастного страдальца на одно из трех мест, которые верная Оливия отыскала для них в последнем ряду.
К несчастью, их запоздалое появление в зале не укрылось от бдительного ока доктора Солтуэзера. Он грозно насупился, многообещающе покачал всклокоченной головой, затем вновь повернулся к сцене. Собственно, концерт еще не начинался: посреди сцены высился доктор Блур и говорил пространную речь о музыке. Вскоре до опоздавших дошло, что он излагает жизнеописание гостя академии, знаменитого пианиста Альберта Терцини.
Сама знаменитость, смуглый кудрявый мужчина с непроницаемым лицом, сидел за роялем, скрестив руки на груди, и терпеливо ждал окончания речи. Время от времени он косился на алый бархатный задник.
Наконец директор договорил. Зал бурно зааплодировал. Альберто Терцини крутанулся на круглом вертящемся табурете, взмахнул руками, и его длинные пальцы легли на клавиатуру.
Габриэль Муар и сам учился на музыкальном, причем играл именно на фортепиано, и теперь он с возрастающим вниманием слушал игру Терцини. Постепенно дыхание мальчика выровнялось, искаженное лицо разгладилось, он забыл о боли и с удовольствием слушал сложные фиоритуры и пассажи.
Вторая пьеса, которую исполнял Терцини, отчего-то показалась Чарли знакомой, но откуда – он вспомнить не мог. Какое-то давнее туманное воспоминание, может быть, из совсем раннего детства – вот что навевала эта музыка. «Может, папа играл эту пьесу?» Чарли слушал, слушал и незаметно для себя задремал. Ему приснилась та самая комната, о которой рассказывала бабушка Бон, – белая, со светлыми шторами на высоких окнах, пустая, если не считать рояля. А за роялем сидел отец, но лица его Чарли различить не мог. Он ведь даже не помнил, как выглядел папа, потому что бабушка Бон уничтожила или спрятала все фотографии своего единственного сына.
– Чарли! Просыпайся! – Габриэль дергал Чарли за рукав.
Чарли вздрогнул и открыл глаза. Сцена уже опустела, и публика теснилась в проходах между рядами, направляясь к выходу.
– Сколько ты проспал? – спросил Габриэль.
– Не знаю, – честно ответил Чарли. – Похоже, почти весь концерт. – Он с усилием поднялся со стула.
Из зала все трое вышли вместе, но Лизандру следовало идти в другую спальню.
– Тебе не лучше? Ты поправишься? – спросил он Габриэля на прощание.
– Выживу как-нибудь, – невесело усмехнулся тот.
– Мы попытаемся снять перчатку еще раз, – пообещал окончательно проснувшийся Чарли.
В спальне он рассказал о перчатке Фиделио, и вдвоем они совершили на нее новую атаку. Мальчики провозились минут пять, не меньше, и все без толку. Габриэль отправился в ванную и прибег к мылу и воде, но и это не помогло.
Габриэль вернулся расстроенный.
– Бедная ее хозяйка, – пробормотал он, устало опускаясь на край койки. – Должно быть, сломала себе все пальцы.
– А кто она была, ты знаешь?
