были обескураживающими. Кроме того, что пришлось комиссовать восемь тысяч шестьсот сорок шесть новобранцев за психическую непригодность, тесты показали, что в среднем умственное развитие этих людей (а, значит, в определенной степени и среднего американца) соответствует возрасту тринадцать лет и один месяц. Выражаясь другими словами, умственные способности среднего американца равны способностям тринадцатилетнего подростка. За этим последовал резкий всплеск, если не сказать оргия, умственного самоусовершенствования, конец которому положил лишь финансовый кризис и экономическая депрессия, вынудившие всех переключиться на экономическое самосовершенствование.
В середине тридцатых годов психологи делились на враждующие между собой кланы, что во многом объясняет панегирический тон статьи Адаме в «Атлантике». Внутри психоанализа насчитывалось не менее полудюжины различных школ, возглавляемых харизматическими мыслителями вроде Адлера и Юнга. Они принимали основы фрейдистской теории, но расходились во взглядах на результаты, которые она может оказать на повседневную жизнь. Бихевиоризм, известный тогда в качестве экспериментальной психологии, был склонен к более догматическому подходу и находился в оппозиции ко всему, что любили психоаналитики. Используя хитроумную софистику, бихевиори-сты пришли к интересному выводу, что раз ментальные процессы нельзя измерить, то они не существуют. Подсознательное Фрейда, согласно бихевиористам, имело с наукой столь же много общего, сколько, к примеру, сонет Китса. А поведение человека просто механически определяется набором стимулов и реакций! В поддержку таких заявлений бихевиористы приводили многочисленные данные, полученные в ходе экспериментов с голубями и крысами. Если перефразировать одну старую пословицу, можно сказать, что психология сначала потеряла душу, а затем уже голову.
Бихевиоризм получил признание и поддержку со стороны крупных корпораций, которые надеялись использовать его уроки в управлении американскими рабочими. Психоанализ получил признание среди жен боссов тех же корпораций и их богемных отпрысков.
Между этими двумя гигантами существовали и более мелкие направления. Главным образом, медицинская психиатрия и академическая психология. Медицинская психиатрия, тесно сближавшаяся с неврологией, занималась больше физическими, чем органическими причинами душевных расстройств. Она предпочитала хирургию терапии и в середине тридцатых годов была на грани двух важных открытий. Первым оказалось разрезание нервных волокон в передних долях мозга. Несложная операция, известная как лейкотомия, или лоботомия, усмиряла даже самых агрессивных психов. Вторым открытием была не определенная хирургическая операция, а скорее формирующееся осознание того, что определенные виды наркотиков могут изменять традиционное протекание душевных заболеваний.
Оставалась еще академическая психология. Лучше всего будет процитировать Джеймса Брюнера, окончившего психологическое отделение Гарварда в 1938 году. Вот как он описывал свои занятия: «Мы посещали семинар Курта Гольдштейна, изучая интеллект и поведение, учили «жизнь в развитии» по Бобу Уайту, «жизненные истории» по Гордону Оллпорту, операционизм по Смитти Стивенсу. Посещали лекции профессора Боринга по ощущению и восприятию, лекции Колера по Уильяму Джеймсу, а кроме того, ходили к Курту Левину на топологическую психологию. Подразумевалось, что в итоге мы сможем заниматься как социальной психологией, так и зоопсихологией, или психофизикой, или всем, что может быть связано с психологией». В местах вроде Гарварда академическая психология разделялась на два основных направления. Экспериментальная психология, которой занимался и Брюнер, изучала восприятие, память, обучение и мотивации поступков. Другую ветвь составляли психологи, изучающие психологию личности, которых интересовало, насколько влияют на формирование индивидуального эго сочетание врожденных черт характера с особенностями воспитания и окружения. Хотя представители экспериментального направления считали, что они занимают в психологической науке более прочное положение, однако среди тех, кто занимался психологией личности, также выделялись два энергичных лидера — Гарри Мюррей и, менее яркий человек, однако великолепный преподаватель, Гордон Оллпорт. Мюррей был первым, кто использовал в клинике Гарварда диагностические тесты, целью которых было обеспечить наиболее полный анализ личности пациента.
У этих тестов была любопытная предыстория.
Помимо тестов на умственные способности для американских солдат-пехотинцев, психологи Генерального штаба также экспериментировали с вопросником, который должен был выявить потенциальных психоневротиков. Вопросник назывался «список личностных данных Вордсворта» — по имени его создателя, психолога Колумбийского университета, Роберта Вордсворта. Используя в качестве образца тест IQ Бине, Вордсворт составил тест из ста двадцати пяти вопросов, преследующих цель обнаружить людей с неустойчивой психикой. К сожалению, практические опыты показали несостоятельность теста. Однако это привело к неожиданному результату. Вместо того чтобы отказаться от теста Вордсворта, психологи «так обрадовались, что у них теперь есть средство для диагностики психозов и неврозов (пусть даже и не работающее), что с энтузиазмом принялись за развитие этой области».
Вордсворт основывался на том, что человеческая личность поддается количественному определению, то есть вы можете точно измерять степень экстравертности или степень невротичности. Это было божьим даром для психологов, запертых между бихевиористскими экспериментами с крысами с одной стороны и не поддающимися проверке моделями психоанализа с другой. К середине тридцатых годов появляется множество сходных диагностических тестов — начиная с «чернильных пятен Роршаха» (1921) до MMPI (Миннесотский многофазный личностный тест) и ТАТ (тематический тест на апперцепцию), в разработке которых принимал участие Гарри Мюррей.
Эти два последних теста были выполнены в двух разных стилях. Первый напоминал стандартную школьную серию вопросов, каждый ответ был либо правильным либо нет. Вопросы были вроде: «Вы часто мечтаете? Любите ли вы общаться с людьми младше вас по возрасту? Вас не преследуют мысли, что на улице за вами наблюдают?» Во втором случае использовались нейтральные рисунки, вроде чернильных клякс или картинок. ТАТ, например, состоял из девятнадцати черных и белых рисунков, которые вас просили объяснить. Предполагалось, что работа воображения в данном случае связана с подсознательным.
Хотя фактическая ценность этих тестов оставалась под большим вопросом, они имели огромную популярность. Когда Америка в 1941 году вступила во вторую мировую войну, психологические тесты стали важной частью терапевтического арсенала. Четырнадцать миллионов призывников были тестированы с обескураживающим результатом — 14 % оказались не годны к службе в армии из-за невротических расстройств. Эта цифра потрясла послевоенную Америку, которая под звуки победного марша вступала в «американский век». Как же восстанавливать послевоенную Европу, противостоять коммунистам и увеличивать валовой национальный продукт, когда 14 % американцев, будучи здоровыми телом, оказались нездоровы духом? И разве можно такое вообще допустить?
Конгресс считал, что этого допускать нельзя, представители здравоохранения тоже так считали — и это рефреном звучало во всех тогдашних репортажах.
Отчасти шумиха в прессе была повторением той шумихи, что всколыхнула Америку после Первой мировой войны. Однако имелось одно существенное отличие: опыт годов экономической депрессии, который приучил граждан к мысли о вмешательстве государства в нужный момент. И действительно, поставленный перед фактом, что общественное здоровье оказалось значительно более слабым, чем предполагалось до сих пор, Конгресс ответил «Актом национального душевного здоровья», ставшим законом 3 июля 1946 года. Первые ассигнования, скромные два миллиона четыреста тысяч долларов, были направлены на изучение диагностики, причин и опасностей психоневрологических расстройств, воспитание кадров психологов и психиатров и устройство клиник по всей стране.
Дальше цифры говорят сами за себя. В 1940-м в Америке едва ли набралось бы три тысячи психиатров. Спустя десять лет их было уже семь с половиной тысяч. В 1951 году Американская психологическая ассоциация насчитывала восемь с половиной тысяч членов — в двенадцать раз больше, чем в 1940 году. В 1956 году в ней состояло уже больше пятнадцати тысяч человек. Ассигнования росли еще быстрее. В 1964 году вместо скромных двух миллионов четырехсот тысяч на эти цели выделялось уже сто семьдесят шесть миллионов долларов.
Такова арифметика прогресса двадцатого века. Там, где еще десять лет назад люди были первопроходцами, теперь над проблемой трудились тысячи искушенных умов. Возможно, результаты были немного хаотичны, но в целом они работали. Доказательством этого служит «Манхэттенский проект». И если уж человек смог постичь невидимые частицы и использовать солнечную энергию, почему бы не
