целями и т. д.), следовало ворваться неожиданно и застать всех в своих комнатах. Лидди планировал «войти без стука» — когда погаснет свет и все заснут, тихо проникнуть в дом через входную дверь.
Но свет не гас. После священной рощи Лири повел гостей домой — показывать последний фильм. Учитывая строение мозгов помощников шерифа и иже с ними, голубое мелькание проектора могло означать только одно: там смотрят порнографию. Возник недолгий спор, кто пойдет это проверять (хотели все).
Несколько минут спустя счастливчик вернулся из разведки, сопя от отвращения.
«Это не порнуха. Никогда не догадаетесь, чего смотрят эти хипы. Водопад».
«Что???»
«Водопад, черт подери! Это просто фильм про долбаный водопад! Он течет и течет, и ничего не происходит — одна вода. Я долго смотрел, веришь? Думал, может, там из воды покажутся голые красотки, — ничего!»
Когда, наконец, погасли последние огни, Лидди во главе своих соратников подкрался к входной двери, распахнул ее ударом ноги и быстро взбежал по широкой лестнице. Полицейские рассыпались по коридору, став на страже у каждой комнаты. Появился Лири — в рубашке, но без штанов. Гости, не обращая внимания на приказ оставаться на своих местах, бросились в коридор. Мария Манне схватила записную книжку и начала поспешно записывать все происходящее. Кто-то схватил гитару и запел, импровизируя на ходу:
До того как его заковали в наручники, Лири успел обменяться с Лидди несколькими фразами.
«Этот налет, — сказал он, — порожден неведением и страхом». «Этот налет — ответствовал Лидди, — сделан по ордеру, вы-данному штатом Нью-Йорк».
«Придет время, — сказал Лири, — и в Миллбруке мне поставят памятник».
«Боюсь, что скорее ваш портрет торжественно сожгут на деревенской площади», — улыбнулся Лидди.
Глава 21. БОЛЕЗНЕННАЯ РЕАКЦИЯ
Если бы в 1962 году, когда в Белом доме проходила конференция по наркотикам, вы предположили, что буквально через четыре года в Америке будет накрыт «шведский стол психоделиков» (по выражению «Тайм»), вас бы просто высмеяли. В то время умы всех занимали марихуана и героин: ЛСД едва заслуживал упоминания в сносках. По общему убеждению, «несмотря на пылкие заявления некоторых писателей», психоделики были некой экзотикой, связанной с «длинными волосами и культурой битников». Кто же еще, кроме них, мог всерьез верить в то, что наркотики могут расширять сознание или продвигать человека по эволюционной стезе, — нормальным людям это казалось просто нелепицей.
Но это длилось недолго. Уже в 1966 году Америка очнулась, осознала серьезность проблемы психоделиков и последовала реакция. Государство обрушилось на психоделическое движение со всей мощью, какую можно себе вообразить. Уже в середине года губернаторы Калифорнии и Невады соревновались, кто из них первым примет законы против ЛСД. Их начальники в Вашингтоне с не меньшей пылкостью создавали и созывали множество комиссий и подкомиссий, комитетов и подкомитетов, чтобы как можно быстрей разобраться с ЛСД. Подкомиссия по преступности среди несовершеннолетних при сенатском судебном комитете, подкомитет по межправительственным связям парламентского комитета по правительственной деятельности, а также подкомиссия по исполнительной реорганизации сенатского подкомитета по правительственной деятельности. Эта последняя первоначально была создана для решения проблем инвалидов, но по настоянию Роберта Кеннеди переключилась на вопросы, связанные с ЛСД.
К июлю открытые исследования по ЛСД уже остались в прошлом, поскольку ФДА и Национальный институт психического здоровья резко остановили все текущие проекты исследований. К августу первые агенты только что созданного Бюро контроля за злоупотреблениями наркотиками[101] (BDAC) вышли на охоту в поисках подпольных источников и поставщиков. К октябрю ЛСД был запрещен во всех американских штатах.
Хотя негативная политическая реакция на ЛСД наблюдалась уже в начале шестидесятых годов, но вплоть до 1965 года кислота не казалась чем-то опасным или очень угрожающим. Все началось с того, что Уильям Фрош, психиатр, работающий в Нью-Йорке в психиатрической больнице Белльвю, неожиданно заметил, что к нему стало больше поступать больных на почве ЛСД. Обычно их было двое-трое в месяц, а тут — цифра подскочила до пяти-шести. В подавляющем большинстве это были молодые люди (в среднем двадцати двух лет), принадлежащие к среднему классу (обычно же наркотиками балуются другие слои населения). У нескольких отцы были физиками. У одного — судьей. Все они были прекрасно воспитаны и образованы. Их истории были похожи друг на друга: они принимали ЛСД в надежде пережить внутреннее озарение, а вместо этого получили расстройство психики.
То, чего так боялись, критиковавшие Лири, произошло: пострадали люди неподготовленные, приняв ЛСД без надлежащей обстановки и окружения.
За период с марта по декабрь 1965 года через больницу, где работал Фрош, прошло около шестидесяти пяти пациентов с подобными диагнозами. Он условно делил их на три группы. Самой большой группой были те, кто пребывал в тяжелом состоянии, которое Проказники называли «фриканутым». Им вводили торазин и оставляли на несколько часов в покое. Этим еще везло. Другая треть пациентов Фроша страдала классической истерией, и с ними уже ничего сделать было нельзя — только надеяться, что лечение каким-либо образом поможет. И наконец, самой любопытной с научной точки зрения была третья группа. Это были те, кто принимал ЛСД, опыт проходил без проблем, но потом, несколько месяцев спустя, когда они сидели в ресторане или шли по улице, у них внезапно это состояние возникало повторно. Впоследствии это стали называть «флэшбеком». Вокруг него разворачивались горячие споры: некоторые никогда с ним не сталкивались, а другие переживали постоянно. Третьи же вообще не придавали этому особенного значения: галлюцинации и потеря личности случаются и с людьми, никогда в жизни не пробовавшими наркотиков. В течение уже шести лет в прессе муссировались различные точки зрения на психоделики. Однако в начале 1966 года, когда данные, полученные Фрошем, стали подтверждаться и в других городах, в газетах поднялась суматоха. «Тайм» писал, что Америка — под угрозой эпидемии вызванных ЛСД психических заболеваний.
Болезнь поражает как битников, так и студентов. Она уже стала тревожной проблемой как в Калифорнийском университете, так и в Беркли. И диагноз везде один и тот же — психическое расстройство, истерия, связанная с неправомочным, немедицинским употреблением ЛСД-25.
Если верить «Тайм», больные толпами стекались в пункты первой помощи.
«Тайм» конечно слегка преувеличивал. Твердых данных о том, сколько людей пострадало от ЛСД, не было. В исследовательских кругах обычно называли цифру в два процента: то есть только два процента из принявших ЛСД испытывали проблемы, с которыми столкнулся Фрош. И только треть из них действительно становилась невротиками Из каждой тысячи принимавших ЛСД у семерых возникали проблемы. Семь из тысячи — это не так уж и мало, но вряд ли тут можно говорить об эпидемии. Вероятно, эта идея возникла из-за того, что некоторые ошибочно приняли треть от двух процентов за треть от ста процентов.
