Геринов — загадочное, довольное молчание, в котором в тот тягостный вечер Фокси чудилась та же химическая природа, что в ее беременности. С тех пор Джорджина резко постарела.
— Не знаю, кого вы загадали, — сказала Айрин. Кэрол пошептала ей на ухо.
— Шиповник, — сказала Айрин, не раздумывая.
— Кажется, — заговорила Анджела, — после атомной бомбардировки Японии там невесть откуда появился и расцвел посреди радиоактивной зоны цветок. Вот и этот человек кажется мне преобразователем всего современного яда в красоту.
— Большое спасибо, Анджела, — прочувственно сказала Фокси. — Теперь я меньше возражаю против этого человека.
— Кисть дьявола, — сказала Марсия. — Или что-то тепличное.
— Знаете, — подхватил Бен Солц, — иногда, выпалывая вокруг дома сорняки, вы наталкиваетесь на растение — кружева королевы Анны или худосочные дикие астры. Это тоже, конечно, сорняки, но у вас не хватает духу их выполоть, потому они тоже украшение.
— Мы все такие, — сказала Анджела.
— Говори за себя, милочка, — предупредила ее Джорджина.
— Герань, которую переносят с подоконника на подоконник следом за солнцем, — сказал Пайт. — Гиацинт, продаваемый в пластмассовом горшке. Иногда роза леди Палмерстон. Вы когда-нибудь замечали, Фокси, как оранжерейные гвоздики кладут в ведро с чернилами для подкраски? Так получают зеленые гвоздики ко дню Святого Патрика. А вы, по-моему, желтая гвоздика, которую заставляют впитывать красные чернила. Так получают невероятный черный цвет, чтобы люди трогали вас, принимали за искусственный цветок, поражались, что вы настоящая. Умирая, вы истекаете черной кровью и снова становитесь желтой. — Его плоское, напряженное лицо само превратилось в захватанный, вянущий цветок.
— Бывает, что мы, сами того не желая, проявляем жестокость, — сказала Кэрол.
— Обратимся-ка к книгам, — нетерпеливо предложила Марсия. — «Молл Фландерс» Яна Флеминга.
— «Финеас Финн» в сокращенном изложении «Плейбоя», — сказала Анджела.
— «Красная Шапочка» маркиза Де Сада, — хмыкнул Бен.
— Хватит! — взмолилась Фокси. — Все., сдаюсь! Я слишком глупа. Кто это, Анджела?
Анджела покосилась на Пайта, ожидая от него разрешения раскрыть секрет. В этот момент, слегка напуганная голубым свечением ее глаз, Фокси прочла, как газетный заголовок, искомое имя.
— Неужели?..
И, не желая этого, даже не зная, когда у нее потекли слезы, Фокси расплакалась от утомления и замешательства. Все, за исключением Анджелы и Бена, утвердились в том, что и раньше подозревали: Фокси возомнила себя Пайтом.
Тонкий лед
Как во сне нам нужны сны, так и наяву нам надо соприкасаться и разговаривать, ощущать прикосновения и слышать слова. «Фокси?» «Что, Пайт?» В их простых именах была магия — магия ласки, выискивающей чудовищное и нежное друг у друга в гениталиях. «Ты считаешь, что мы поступаем дурно?» «Дурно? Это понятие словно выплыло из другой Вселенной. Не знаю. Не думаю». «Вот и молодец!» «Что я так не думаю?»
«Да-да-да! И не думай. Мне так лучше. Прошлой ночью ты мне приснилась. Это в первый раз. Забавно, когда тебе снятся знакомые люди. Это какой-то клуб с идиотскими правилами. Мне вечно снится Фредди Торн, которого я не выношу». «Что я делала в твоем сне? Я тебя возбуждала?» «Ты была сама непорочность. Все происходило в универмаге со стеклянным потолком. Ты работала там продавщицей. Я остановился перед твоим прилавком, не зная, чего мне хочется».
«Я — продавщица? — Она как бы усмехалась, а на самом деле страдала от уязвленного самолюбия. — Чем же я, по-твоему, торгую?»
«Нет, там была совсем другая атмосфера. Ты была очень чопорной и необщительной — ты это умеешь… Я ничего не мог сказать, но ты все равно нагнулась, словно что-то искала, и исчезла из виду. Я проснулся с фантастической эрекцией».
Тем летом, мучаясь порой бессонницей, Пайт, лежа рядом со спящей Анджелой, приподнимал руку и изучал ее очертания на фоне окна. Рука могла бы принадлежать утопленнику, который вот-вот уйдет под воду. Беззаботное, медленное дыхание Анджелы казалось рябью на поверхности океана, в котором он вот- вот погибнет. Ему не хватало скрипа колеса в клетке хомячка. С Фокси он был скромен и осторожен, как подобает наемному мастеру в чужом доме, и вовсе не намеревался ее возжелать. Но, порхая из комнаты в комнату, от детали к детали, она проявляла соблазнительную ветреность, и он уже смущался смотреть на голое дерево в тех местах, где побывали ее пальцы.
«Здесь можно было бы сделать полки».
«Или шкафы?»
«По-вашему, открытые полки хуже? Двери источают самодовольство. А потом перестают открываться или закрываться».
«На этот случай сейчас делают магнитные защелки — очень эффективно. А открытые полки — это соблазн. У вас кошка, скоро появятся дети. Значит, без запоров не обойтись. У меня есть два плотника, которые делают очень красивые шкафы. Адаме и Комо».
«И вы хотите подбросить им работенку».
Пайт опешил. Эта беременная женщина, снующая по ветхому дому в просторном платье, выглядела более невесомой, чем другие женщины, быстрее проникала в его мотивы, словно перед ней представал не он сам, а кто-то другой, кого она уже успела изучить.
«Они работают с душой. Мне нравится сводить их с душевными заказчиками».
Она молитвенно указала на открывающийся из окна вид, как на икону, обернулась и произнесла скороговоркой:
«Хочу открытые полки, открытые двери, чтобы все, что здесь есть, вбирало море, морской воздух. Я всю жизнь провела в тесных комнатушках, где всегда экономили место».
Произнесла — и выпорхнула в своем желтом летящем наряде, с разгоревшимся лицом, из узкой кухни. Пайт уже догадывался, что с ней не оберешься бед.
— Зачем ты взял этот заказ? — спросила его Джорджина. — Ты же говорил, что собираешься строить дома в стиле ранчо.
Они стояли воскресным утром рядом с теннисным кортом Онгов. Пайт не пошел в церковь, чтобы Анджела смогла принять вызов, брошенный в шутку Фредди Торном. Сейчас ему не хватало привычного часа размышлений сидя и пения стоя. После вчерашнего джина голову стягивали ледяные обручи. Вызов, громко брошенный Фредди накануне у Константинов, состоял в приглашении сыграть с ним в паре. Но Бернадетт уже возвращалась с тремя сыновьями с ранней мессы, поэтому Онгов тоже пришлось пригласить на игру. Чтобы построить корт рядом с их новым домом, пришлось выгрызть кусок холма. Экзотический и дорогой дом с подвесными лестницами был спроектирован архитектором, с которым Джон познакомился в Кембридже, и служил всем в Тарбоксе напоминанием о высоком престиже Джона Онга. Сам Джон, маленький костлявый человечек с кожей орехового цвета, обожавший все американское — от жевательной резинки до сигарет с фильтром, — был энтузиастом тенниса, но талантом в игре не блистал. Играл он неизменно в отглаженном белом костюмчике, с напульсником на правом запястье, с зеленой повязкой на лбу. Все его изящные удары, сопровождаемые горделивыми выкриками, неизменно отражались американскими противниками. Партнером Бернадетт был косолапый Фредди, при одном взгляде на которого было трудно удержаться от смеха; соответственно, Анджеле пришлось играть против Джона, и на этом фоне ее игра выглядела еще правильнее, изящнее и ровнее, за исключением игры у сетки, где ей не хватало расторопности гасить мячи.
Болельщики, Пайт и Джорджина, мирно беседовали. Никто не сказал бы, что они шепчутся, просто они старались, чтобы их не подслушали.
