Еще подумаем. Наручники скользят по брасам из крепких труб, которые представляют собой букву X, лежащую на боку. Прикован я к той, что нижним концом упирается в правый борт, а верхним в левый. В перекрестье трубы соединяются не вплотную. Там можно протиснуть наручники. Можно встать, хорошо оттолкнувшись. Я очень высоко оценил собственную работу — по крайней мере, по установке брасов. Обрабатывал их ножовкой, чтобы они как следует прилегали друг к другу, а потом соединил муфтами. Диаметр каждой в основании около четырех дюймов, с четырьмя большими отверстиями для болтов. Даже с самым большим на борту гаечным ключом трудно было бы с ними справиться. Ржавчина казалась не менее крепкой, чем сталь.
И вдруг я припомнил, что это просто фрикционные муфты. Без резьбы. И края труб входят в них всего на дюйм. Значит, если упереться спиной и как следует поднажать, чтобы одна труба стала на дюйм короче, она выскочит из прикрепленной болтами муфты, а сообразительный парень окажется на свободе.
Я свернул одеяло, подсунул под спину. Подлез под перекрестье, поднатужился и попробовал приподнять. Старался, пока белый свет не потемнел и не замигал красными вспышками. От стараний в ушах зашумела кровь, заныли челюсти, труба врезалась в кости, но не подалась ни на четверть дюйма.
Сел, отдышался. Глаза заливал пот. Не выйдет. Есть два способа освободиться: перегрызть себе руку в запястье или сдвинуть трубу. А сдвинуть ее невозможно.
Кто-то сказал, дайте рычаг и место, где можно встать. Или точку опоры? Так или иначе, он собирался перевернуть землю. Если и объяснял зачем, объяснение я позабыл.
Разумеется, с рычагом, с гаечным ключом, с домкратом — какие проблемы? Я выпил молока, поел сыра. Отлично, Макги, сядь и сооруди себе домкрат из хлеба, сыра, часов, ведра и двух одеял. Старое ноу- хау.
Что-то мелькнуло в подсознании, но так быстро, что не удалось уловить. Смутный призрак некой смутной мысли. Я лег на спину, постарался не думать вообще ни о чем, и, когда призрак вновь промелькнул, я его ухватил. Перетряхнул, но он мне ничего не сказал. Мямлил что-то про винтовую стяжку, и я выбросил его из головы.
Есть два способа что-нибудь сдвинуть — оттолкнуть или подтянуть. Я сел, осмотрел свой инструментарий. Взял одно одеяло, скатал с одного угла как можно туже и аккуратней. У левого борта возле переборки был толстый короткий прямоугольный деревянный шпангоут, но я на фут до него не дотягивался. Смочил концы получившегося из одеяла каната в ведре с водой, сбросил туфли, носки, вытянулся, закинул конец вокруг шпангоута, зажал в ступнях, подтянул к себе. Другой конец обмотал вокруг трубы, к которой был прикован, максимально затянул, связал оба конца. Выплеснул из ведра воду, обулся и начал топтать ведро, пока боковой шов не разошелся, а шов на дне совсем не ослаб. Потом трудился, кряхтел и потел, получив в результате безобразную железную трубку длиной около двух с половиной футов. Поплотней обмотал ее другим одеялом, связал оторванными от рубашки полосами. Потом до половины засунул мягкий рычаг между двумя петлями каната из одеяла и начал крутить.
Дело пошло легко — сперва. Импровизированный канат закручивался в узел, как резинка в игрушечном аэроплане. Деревянный шпангоут угрожающе заскрипел. Каждый следующий оборот требовал больших усилий. Я завернул свой рычаг в одеяло, чтобы он сразу не изогнулся. Но когда стал перехватывать ближе к концам; добиваясь максимальной рычажной передачи, он начал гнуться. Заметив, что труба браса тоже начала гнуться, я с тревогой задумался, что получится, когда все рухнет. Обливаясь потом, повернул рычаг. Одеяло натянулось так туго, что казалось, я слышу, как оно гудит. Каково сопротивление на разрыв среднего одеяла?
Внезапно что-то обрушилось в самом центре. Труба выскочила из муфты, ударила меня по локтю, лишив чувствительности руку и пальцы, перевернулась, шарахнула по голове, сбила с ног и едва не сломала прикованную руку. Шум стоял немилосердный. Фредди должен был прийти посмотреть. Я снял с трубы наручник, зубами развязал полосы, связывавшие рычаг, пополз на коленях к дверце, высоко держа железяку, молча молясь, чтобы он сунул в дверцу голову, и гадая, не поджидает ли он с другой стороны, когда голову высуну я.
Поэтому выползал осторожно, придерживая наручник на правом запястье, чтобы не звенела цепочка. Пробрался через другой люк вперед, тихо пошел к корме. Через каждые несколько шагов останавливался перевести дух, наклонял голову и прислушивался. У входа в коридор услыхал громкий храп, глубокий, медленный, регулярный. Дверь в капитанскую каюту была приоткрыта, дверь в носовую часть закрыта. Оттуда слышалось тихое звяканье цепи.
План действий: пройти в салон, взять оружие, зарядить, прострелить ему для гарантии одну коленную чашечку. Освободить леди. Взять курс на Диннер-Ки, радировав полиции, чтобы она нас встречала.
Но он вновь оказался предусмотрительным. Все было перевернуто вверх дном. Пистолет 38-го калибра исчез. Я посмотрел в капитанской рубке — ружья для охоты на акул на месте не было.
Пересмотренный план действий: тихо освободить леди, убрать ее отсюда ко всем чертям, перебраться на «Муньекиту», а когда нас отнесет подальше, запустить мотор и поскорей удрать.
Цепь. Быстрее и легче всего можно справиться с ней с помощью больших хороших кусачек, жуткой штуки с ручками в ярд длиной. Они оказались там, где я и надеялся, — висели в заднем шкафчике с инструментами.
Я с удовольствием слушал храп, пробираясь, как привидение, мимо дверей капитанской каюты. Медленно открыл дверь в носовой отсек. Она сидела на полу, вертя головой, глядя на меня обезумевшими глазами, широко открыв рот, готовая завизжать изо всех сил, но вовремя опомнилась, и я тихо вошел, закрыв дверь так же бесшумно, как открывал. До моего появления она отыскала в аптечке какую-то жирную мазь, смазала голую ногу в попытке сбросить цепь, но только содрала кожу. Лоснившаяся от мази лодыжка и пол были усеяны каплями крови.
Я подхватил цепь кусачками, нажал, они ее перекусили, цепь со звоном упала на пол. Отложил кусачки, помог Джан встать. Она прильнула ко мне, и я зашептал, что он спит, что мы сядем на «Муньекиту», отвяжем буксировочный канат, нас отнесет течением… Она мотала головой в лихорадочном одобрении.
В двух футах от приоткрытой двери капитанской каюты, мимо которой нам предстояло пройти, я вдруг понял, что не слышу храпа. Схватил ее за руку, чтобы быстренько пробежать, но дверь распахнулась, и в ней стоял он. Я с силой толкнул Джан в коридор и с такой же яростью бросился на него. Но увесистый, мягкий горячий красный молот на столь близком расстоянии с такой силой ударил в левое плечо, что меня перевернуло и отбросило через открытую дверь назад, в гостевую каюту. Ноги заплелись, я тяжело рухнул, вспоминая в момент падения старый, болезненный, давно заученный урок. Когда в тебя стреляют, ты умираешь. Бах! — и ты мертв. Так умри — может, это единственный шанс, оставшийся у тебя на всем белом свете.
Я услышал, как он подошел, остановился надо мной и сказал:
— Чертов дурак! Жалкий, ничтожный проклятый дурак, — и ткнул меня носком в бедро, проверяя расслабленность тела. Я выбросил обе ноги, сшиб его, вцепился, одновременно вопя, чтобы Джан прыгала с борта, плыла к берегу, торопилась изо всех сил.
Дело было непростое. Моя левая рука не работала, он все пытался вытащить револьвер и наставить его на меня, я старался держаться сзади и набросить ему на горло цепочку от наручников. Он умудрялся бороться, демонстрируя впечатляющую гибкость и силу, но потерял равновесие и рухнул вместе со мной на кровать. Прошло лишь несколько секунд. Я захватил шею крюком правой рукой, но левая к этому времени становилась все хуже и хуже, и он медленно, медленно умудрился повернуть дуло так, чтобы наверняка пустить пулю мне в голову, даже не оборачиваясь.
И в этот миг в дверь влетела Джанин, визжа, высоко держа в обеих руках маленький красный огнетушитель, который, видно, сорвала со стены в коридоре. Вопя, с искаженным лицом, неслась прямо на нас, стала замахиваться для удара, еще будучи минимум в трех шагах от кровати. Он вывернул руку с оружием, в замкнутом помещении оглушительно грохнул выстрел, я увидел, как голова ее дернулась в сторону при нанесении чудовищного удара, а потом на меня обрушилась такая тяжесть, что в плече и в руке разлилась смертельная боль, белый свет в глазах померк и погас совсем.
Не знаю, надолго ли я отключился, на тридцать секунд или на пятнадцать минут. Старался очнуться, сознавая, что дело спешное, чувствуя, что придавлен огромной тяжестью. Фредди Хаззард казался невероятно тяжелым. Я приложил пальцы правой руки к его горлу и ничего не нащупал. Выполз, извиваясь, и понял, откуда такая тяжесть. На нас обоих, спиной у него на бедрах, лежала Джанин, свесив
