состоит в заговоре с революционерами с целью собрать доказательства против меня, но даже не пыталась скрывать от него свои действия. Мое извечное самомнение толкало меня на игры с судьбой, а чувство вины перед Замо за все, что я ему сделала, дало возможность моему бывшему слуге отомстить мне.
В начале февраля 1792 года мы с Эркюлем посетили небольшой бал в доме графа де Машо. Когда мы вернулись в замок, почва ушла у меня из-под ног: дверь была выломана, в доме царил хаос. Сейф в моей комнате был взломан, исчезли мои любимые украшения.
Я рыдала. Эркюль пришел в ярость. Он решил, что это сделал Грив, а Замо снабжал его информацией и впустил в замок. Разумеется, если Замо был неподалеку, он не мог не услышать шум вторжения. Полиция тщательно допросила Замо и Грива, но они отрицали свою причастность к взлому. У каждого их них оказалось вполне надежное алиби. Судя по всему, они наняли профессиональных воров.
Я забыла про все свои угрызения совести. Я бы, не раздумывая, уволила Замо, но Луи назначил его управляющим имения пожизненно. Королевская подпись и печать лишали меня возможности выгнать его.
– Можешь продолжать получать жалованье, ты, мерзкий негодяй, – сказала я ему, – но если я увижу тебя в замке, тебе несдобровать.
– Как скажете, мадам, – сказал он, кланяясь с издевательской учтивостью и гадкой ухмылкой.
Преступление должно было быть зарегистрировано в публичном акте, а потому в газете появилось подробное описание похищенных украшений с указанием веса и стоимости каждого. Публикация вызвала бурное недовольство масс. В прессе меня порицали как развратницу, которая заработала фантастическое богатство, лежа на спине.
В феврале я получила посылку из Англии. В ней была сережка из украденного комплекта и письмо от некого Натаниэла Форта, в котором говорилось, что воры, вломившиеся в мой дом, были арестованы в Лондоне и все мои драгоценности у него. Каким образом ему удалось ими завладеть – долгая и запутанная история, которую он обещал рассказать мне по приезде в Лондон, где я смогу получить свое имущество назад. Я очень обрадовалась и в компании Генриетты и месье Армана, бывшего солдата дворцовой гвардии, которого Эркюль нанял в качестве моего телохранителя, тотчас же выехала в Англию.
Из Кале каждый день выходили суда. Порт был битком набит аристократами, которые использовали любую возможность спастись бегством. Я показала инспектору по эмиграции письмо Форта, заверив его, что не собираюсь покидать Францию навсегда. Тем не менее мне пришлось заплатить ему сто ливров, чтобы получить печать на билете.
Натан Форт оказался симпатичным голубоглазым юношей. Он говорил по-французски с ирландским акцентом. Он подтвердил, что воры были и в самом деле наняты Жоржем Гривом, а Замо помогал им.
– У меня есть друг, ювелир по имени Симон. Две недели назад к нему пришел некий Левет и сказал, что хотел бы продать кое-какие драгоценности, – рассказал мне Натан. – Я время от времени езжу во Францию с дипломатической миссией, а потому довольно хорошо осведомлен, что происходит по обеим сторонам пролива. Симон пришел ко мне и спросил, не слышал ли я о недавних ограблениях. Мне было известно о вторжении в Лувисьен, и этот Левет сразу же вызвал у меня подозрения. Небольшое расследование показало, что он был соучастником Грива. Средства, вырученные от продажи ваших украшений, должны были пойти на финансирование народных восстаний. Я встретился с Леветом, сделал вид, что меня интересуют драгоценности, и таким образом выяснил адрес дома в Лондоне, где хранилось краденое. Лондонская полиция арестовала Левета и еще двух воров.
– Но как получилось, что мои драгоценности оказались у вас, а не в полиции?
Натан улыбнулся:
– Я примерный гражданин. Я стараюсь быть полезным своей стране.
Когда я начала выписывать ему чек в качестве благодарности за услуги, он остановил меня и сказал, что вознаграждение ему не нужно.
Натан не говорил об этом прямо, но он, без сомнения, был тайным агентом и помогал британскому правительству оказывать содействие французским роялистам, предоставляя им убежище в Англии. Обнаружение моих драгоценностей стало большой удачей контрреволюционеров. Пока украшения выступали в роли вещественного доказательства, я не могла получить их назад. Нужно было подождать, когда виновные предстанут перед судом. Натан заверил меня, что все будет храниться в сейфе Лондонского банка.
Я никогда не была в Лондоне, и Натан предложил показать мне город. Мы также посетили некоторых французских аристократов, которые осели в Англии. Казалось, вся французская аристократия перебралась в Лондон. Эмигрантам жилось трудно. Мало у кого были средства, чтобы снять жилье, а потому большинство семей жили в коммунальных квартирах. Мужчины находились в депрессии. Чтобы поддержать домашних, женщины брались за работу, которую раньше делали их слуги. Мадам де Панже пекла хлеб. Мадам де Жиллар шила. Я и представить себе не могла, что аристократы, всю жизнь прожившие в неге и роскоши, могут так хорошо работать. Мы навестили маркизу де Сийери и герцогиню де Люзерн. Когда-то они жили в Версале, дружили с мадам де Грамон и не скрывали своей нелюбви ко мне. Теперь они вместе ютились в мансарде. Дамы тепло приняли меня, осыпали комплиментами, говоря, что я хорошо выгляжу. В начале этого года их мужей обвинили в государственной измене, и им пришлось бежать из Франции, не успев распродать имущество и уладить финансовые дела.
Когда карета везла нас домой, Натан сказал:
– В ближайшие месяцы похитители ваших украшений предстанут перед судом. Вам, должно быть, захочется вернуться в Лондон и увидеть процесс своими глазами.
Судя по всему, под предлогом посещения суда Натан хотел использовать мои перемещения между Англией и Францией для передачи денег и писем эмигрантам.
– Вы хотите, чтобы я помогала людям, которые ненавидели меня, – сказала я.
– Они ненавидели вас за ваше великодушие, – ответил он. – А теперь они полностью от него зависят.
Я никогда не отличалась храбростью и совсем не подходила на роль заговорщицы. Но Натан был очень мил, и я была благодарна ему за спасение моих драгоценностей. Кроме того, мне доставляло изощренное удовольствие отвечать добром на зло, да так, что добро это не шло злодеям на пользу. Мое милосердие причиняло врагам боль. Они не понимали, как любезность и обходительность могут сочетаться с низким происхождением, за которое они меня презирали. Я сказала, что готова помочь ему.
