– Бросьте думать, сэр! Струхнули черти. Тишь, как на диктанте в классе робких прилежных крошек. Скукотища.
Сердце у Флори оборвалось – в соседней комнате чирикнул голосок Элизабет. Вошел мистер Макгрегор, следом Эллис и Томас Лакерстин. Кворум был налицо (дамы избирательного права не имели). Облаченный в шелковый костюм мистер Макгрегор, умея и мельчайшим общественным деяниям сообщать надлежащую солидность, торжественно нес книгу протоколов.
– Ну что ж, друзья мои, – после обычных приветствий начал он, – коль все мы собрались, не приступить ли, м-м, к трудам праведным?
– Веди на бой, Макдуф! – усаживаясь, одобрил Вестфилд.
– Кликните кто-нибудь чертова бармена, – прошептал Лакерстин. – Я не могу, супружница услышит.
– Прежде чем мы приступим к повестке дня, – сказал мистер Макгрегор, отказавшись от виски и дождавшись, пока остальные выпьют, – не желаете ли, друзья мои, пробежаться по накопившимся с начала лета счетам?
Друзья отозвались молчанием, но мистер Макгрегор, с его пристрастием к строгой отчетности, принялся звучно смаковать колонки цифр. Мысли Флори блуждали далеко. Ох, какой рев скоро поднимется! Ураган взовьется, когда он все-таки предложит кандидатуру доктора! Элизабет за стенкой. Господи, хоть бы ей не очень было слышно! Затравленного, она будет еще сильнее презирать его. Получится ли нынче ее увидеть? Станет ли она разговаривать? Флори пристально смотрел на могучую, с четверть мили шириной, реку. На том берегу стайка людей, и кто-то, в изумрудном гонгбонге, подзывает плывущий мимо сампан. А посреди реки огромная индийская баржа еле-еле таранится против течения; для каждого рывка десяток худющих дравидов забрасывают длинные примитивные весла с лопастями в виде сердечек, а затем тащат их обратно, гибко разгибая скорченные фигурки, продвигая горой груженую посудину на ярд-другой. И снова, задыхаясь, кидают черные тощие тела вперед, проталкиваясь сквозь напирающие волны.
– А теперь, – внушительно объявил мистер Макгрегор, – главный пункт сегодняшней повестки дня, наиболее, э-э, я бы сказал, терпкий, вопрос о приеме в клуб представителя коренного населения. На предыдущем обсуждении…
– К чертям собачьим! – вскочил Эллис. – Опять, что ли, снова-здорово? Опять впихивать черномазых? Сейчас-то, после всего? Даже уж Флори небось не пикнет!
– Наш друг Эллис, кажется, удивлен? Мнения, я полагаю, успели отстояться.
– Успели, успели! Заявили мы уже, на хрен, свое мнение! Господи боже, это ж…
– Может быть, наш друг Эллис несколько успокоится и на минуту присядет? – со стоической терпимостью предложил мистер Макгрегор.
Божась и чертыхаясь, Эллис откинулся на стуле. За рекой, смотрел Флори, бирманцы, подтянув сампан к берегу, с трудом укладывали в лодку длинный неудобный сверток. Мистер Макгрегор вытащил из стопки своих бумаг официальное письмо.
– Возможно, я должен подробнее разъяснить предысторию вопроса. Комиссар провинции известил меня об указании правительства пополнить клубы, не имеющие в составе лиц коренной национальности, по меньшей мере, одной таковой персоной, кооптировав ее, можно сказать, автоматически. В тексте указа… ах, вот… говорится: «Всякого рода оскорбительные отторжения достойно проявивших себя на официальной службе аборигенов следует считать политической ошибкой». Здесь, друзья, я посмею возразить. Упрек не к нам. Мы, кто честно трудится на местах, имеем взгляд несколько отличный от не имеющих реального опыта, столь образно названных поэтом «ораторов столичных, романтичных». И в этом отношении комиссар совершенно солидарен со мной. Однако же…
– Чушь драная! – снова рванулся Эллис. – От комиссара эти указы-приказы или хоть кого, а наш ведь клуб? Наш? Значит, делаем как хотим. Нет у них права диктовать нам, с кем после службы выпить, отдохнуть!
– Вот! – кивнул Вестфилд.
– Друзья, вы забегаете вперед. На мое сообщение о необходимости поставить вопрос перед общим собранием, комиссар предложил следующее. В случае какой-либо, даже частичной поддержки вышеуказанного расширения нашего состава, было бы оптимально кооптировать нового вышеупомянутого члена в состав клуба. Но в случае, если все собрание выразит несогласие, вопрос может быть временно снят. То есть, в случае абсолютного единодушия по данному спорному пункту.
– Ладно, черт с ним, пускай единодушие, – ворчливо согласился Эллис.
– Стало быть, – уточнил Вестфилд, – от нас зависит, берем мы этих или нет?
– Полагаю, друзья мои, возможно именно так трактовать согласительную поправку комиссара.
– Ну, парни, дружно грянем наше «нет».
– И чтоб без размазни! Раз-навсегда прикончить тухлую идейку!
– Точно, точно! – прохрипел Лакерстин. – Долой черную дрянь, дух наш един, да! Чтоб без этого!
На соответствующее шумовое сопровождение Лакерстина можно было твердо положиться. Хотя в глубине души его не особенно волновали проблемы индо-британского союза и выпивать ему нравилось как с белыми, так и азиатами, но на любой призыв отдуть или четвертовать чем-либо провинившихся туземцев немедленное «точно, точно!» звучало всегда. Некая форма респектабельности хоть и слегка зашибающего, но верного, черт побери, сына Британии! Втайне и сам мистер Макгрегор не возражал подчиниться общей воле. Выборы аборигена несомненно предполагали бы персону доктора Верасвами, каковой с момента подозрительного побега Нга Шуэ О вызывал у главы округа глубокое недоверие.
– Итак, друзья, могу ли я занести в протокол «единогласно»? Ввиду соответственной резолюции, обсуждение возможных кандидатур излишне?
Флори молчал, понуждая себя открыть рот. Сердце трепыхалось в горле и мешало вздохнуть. Из того, что говорилось Макгрегором, ясно было – сейчас он одной фразой может обеспечить доктору этот чертов клуб. Ох, тоска, тоска смертная! Адский гвалт поднимут! И что вдруг дернуло обещать доктору? Но теперь что же, говори, раз обещал. Господи, а совсем недавно он бы все это выпалил так смело, так легко! Тогда, но не сейчас… Ну хватит, пора! Он повернулся в профиль, чистой щекой к собранию, и будто со стороны услышал свой еле шелестящий голос.
