Бивер в дорожной лаковой шкатулке (сопровождавшей ее в Тироль в 1913 году) хранилась спиртовка, на которой она заваривала черный как деготь чай, поглощая этой жидкости за день примерно около ведра. Мисс Бивер, по ее рассказам, непременно брала термос и в школу, где услаждала себя чашечкой настоящего чая до и после обеда. Глазам Дороти открылись две главные дороги для учительниц захудалых школ: путь мисс Стронг — через стаканчики виски в работный дом, или же путь мисс Бивер — через чашечки чая к пристойной кончине в Доме для Неимущих Леди.
По правде говоря, мисс Бивер была дамой весьма унылой, воплощая грозное «помни о смерти», точнее «о старости». Душа ее с годами высохла, как потрескавшийся обмылок; однокомнатную клетку у тиранки-хозяйки и заталкивание «деловитой» экономической географии в глотки давящихся детей она, видимо, полагала своей единственной судьбой, иного уже не представляя. Тем не менее, Дороти сердечно привязалась к ней, и эти редкие часы в ее квартирке, часы совместного решения кроссвордов за чашечками чая, цвели оазисами.
Началу пасхального триместра она обрадовалась. Пусть целыми днями труды надсмотрщика, только не одинокая тоска каникул. Поведение учениц слегка улучшилось; во всяком случае, руку на них больше поднимать не пришлось. Холодной жесткостью держать порядок удавалось довольно просто. Перед каникулами дети хулиганили, поскольку Дороти восприняла их как людей, и они именно как люди под гнетом взбунтовались. Но когда вынужден пичкать детей абсурдом, забудь в ребенке человека. Гоняй хлыстом, гоняй без всяких уговоров. Внуши, что бунтовать больнее, чем покоряться. Возможно, для самих детей этот метод не лучший, зато, без сомнения, доходчивый и эффективный.
Дороти научилась мрачному ремеслу учителей. Научилась бесчувственно проживать часы уроков, беречь нервы, быть всегда властным победителем, находить повод для радости и гордости, отлично выполнив очередную чушь. Она вдруг сделалась строже и старше. Из глаз ушло полудетское выражение, черты лица обозначились резче, вытянув нос еще длинней. Иной раз виделась почти образцовой классной дамой, мысленно уже хорошо представлялась в пенсне. Только циничной пока не стала. Все-таки помнила, что эти дети жертвы гнусного шарлатанства, все-таки еще надеялась хоть чем-то им помочь. Муштровала и забивала головы ерундой по единственной причине — боялась лишиться места.
На уроках теперь было тихо. Вечно искавшей к чему придраться миссис Криви редко выпадал шанс постучать в стену палкой своей метлы. Как-то за завтраком, директриса пристально, будто взвешивая решение, поглядела на Дороти и пододвинула к центру стола блюдечко повидла.
— Берите, если очень хочется, мисс Миллборо, — сказала она с доступной ей любезностью.
Впервые за время пребывания в Рингвуд-хаузе, Дороти коснулась повидла не глазами, а языком. Она слегка зарделась. Невольно про себя подумала: «Вот, наконец-то оценили мои труды».
С тех пор Дороти ежедневно имела к завтраку повидло. Наблюдались и некоторые другие изменения в манерах миссис Криви, конечно не подобревшей — этого ждать было бессмысленно, но чуть менее грубой. Случалось даже, она мяла свое лицо с потугой на улыбку (лицо ее, казалось Дороти, скрипело от таких усилий). В речах директрисы замелькал «следующий» триместр: «на следующий триместр нам надо…», «в следующий триместр вы должны…». Дороти почувствовала, что ее удостоили доверия, что из рабов перевели едва ли не в коллеги. Затеплилась некая, безрассудная разумеется, надежда — а вдруг миссис Криви повысит жалование? Дороти гнала вздорную мысль, но не совсем успешно. О, если бы прибавка хоть на полкроны в неделю, вот бы счастье!
Подошел последний день триместра. Может, повезет, может быть уже завтра миссис Криви заплатит, мечтала Дороти. Кошелек ее давно опустел, а деньги нужны были ужасно, купить какой-нибудь еды и, главное, новые чулки, поскольку старые держались, в основном, штопкой. Наутро Дороти, исполнив все свои задания по хозяйству, не уходила, дожидаясь в «утренней гостиной» директрису. Вскоре та, шаркавшая метлой наверху, спустилась.
— Ага, вы тут, мисс Миллборо! — произнесла она многозначительно. — Мне так и думалось, что вы сегодня не кинетесь прямо с утра бежать из дома. Ну, раз вы тут, я сейчас выдам ваше жалование.
— Спасибо, — сказала Дороти.
— А после, — добавила миссис Криви, — у меня к вам еще словечко.
Сердце Дороти встрепенулось. Не означало ли «словечко» грезившейся прибавки? Чудо обретало реальность. Отперев ящик кухонного шкафа, миссис Криви вытащила истертый кожаный кошелек, открыла его и послюнила большой палец.
— Двенадцать недель, пять дней, — прищурилась она. — В общем, три месяца, нечего уж с каждым днем разбираться. Стало быть, шесть фунтов.
Она выбрала в пачке пять самых ветхих фунтовых бумажек и две такие же по десять шиллингов; затем, подвергнув их осмотру и очевидно найдя один банкнот чересчур новым, вложила его обратно в кошелек, найдя другой, разорванный. Снова порывшись в шкафу, достала лоскуток прозрачной клейкой бумаги и аккуратно соединила половинки. Наконец все сложила вместе, протянув Дороти.
— Вот вам, мисс Миллборо, — сказала она. — И, пожалуйста, уходите-ка отсюда побыстрей. Вы мне больше не нужны.
— Я вам больше…
Внутри у Дороти похолодело. Кровь отхлынула от лица. В ужасе и отчаянии, она пыталась не поверить своим ушам. Брезжила все-таки надежда, что миссис Криви просто предложила уйти из дома до вечера.
— Я больше не нужна вам? — повторила она едва слышно.
— Нет. У меня на следующий триместр новая нанята. Что ж мне даром, что ль, содержать-то вас в каникулы?
— Вы хотите меня совсем… совсем уволить?
— Ну да. Чего ж, по-вашему, я говорила?
— Но разве не полагается предупредить?
— «Предупредить!» — мгновенно распалилась миссис Криви. — Да с чего это я должна? Имеется у вас контракт подписанный, имеется?
— Контракта нет…
— Вот то-то! Давайте-ка вещички собирайте. Не тяните, к обеду на вас не приготовлено.
Дороти поднялась к себе, присела на край кровати. Бил такой озноб, что несколько минут она не думала, не шевелилась, только пыталась унять дрожь. Все как в дурмане. Не поверить, что эта грянувшая без всякой причины катастрофа наяву. Однако у миссис Криви была причина, крайне простая и веская.
Неподалеку от Рингвуд-хауз находилась некая захиревшая школа, носившая название «Чертоги», имевшая лишь семь воспитанниц. Учительницей там была мисс Олкок, полуграмотная старая кляча, перебывавшая в тридцати восьми школах и не пригодная для попечения о канарейке. Но одним замечательным талантом мисс Олкок обладала: умела превосходно облапошить своих начальников. В убогих частных школах бушует особый вид пиратства. «Задурив голову» родителям, крадут у школы учеников. Чаще всего стоит за этим вероломство педагога. Наставница тайком соблазняет нескольких родителей («дадите ребенка мне — будет вам на десять шиллингов подешевле»), после чего коварно дезертирует с добычей. Либо сама «заводит» школу, либо утаскивает детей в другую. Из семи школьниц нынешнего своего директора мисс Олкок смогла похитить трех, которых предложила миссис Криви. Взамен она хотела место Дороти и двадцать процентов комиссионных со свежих поступлений.
Довольно долго велся секретный торг, процент мисс Олкок удалось понизить до двенадцати с половиной, и сделка состоялась. Миссис Криви про себя решила получить трех новых плательшиц и тут же выставить за дверь хрычовку Олкок. Мисс Олкок про себя решила получить выгодное место и тут же начать покражу учениц хрычовки Криви.
Что касается Дороти, то ввиду замыслов ее уволить требовались особые меры по усыплению бдительности. Заподозрит неладное — ясное дело, броситься сманивать себе учащихся и уж во всяком случае больше палец о палец не ударит (миссис Криви гордилась знанием человеческой натуры). Поэтому повидло к завтраку, скрипучие улыбки и прочие необычайные любезности. Опытный человек начал бы искать новое место тем же утром, когда последовало приглашение угоститься драгоценным повидлом.
Через полчаса после приговора Дороти, взяв с собой лишь маленькую сумочку, уже отворяла уличную калитку. Четвертый день апреля выдался деньком ясным и студеным, маловато подходящим для прогулок. Небом слепило голубизной, пронзительной как лазурь скорлупок в гнезде дрозда, холодный
