— Нет, — добродушно улыбнулся он.
С губ Кейт едва не сорвался растерянный смешок: такого она не ожидала.
— Ну хотя бы обещаете никогда больше не заговаривать об этом, если я скажу правду?
— Нет, — с ленивой улыбкой повторил он. Кейт прикусила губу, чтобы не рассмеяться.
— По крайней мере вы честны и искренни, хотя умеете ввести в заблуждение.
И, всячески стараясь оторвать от него взгляд, подняла корзинку с хрустящими булочками и предложила гостю.
— А вы? Вы честны и искренни? — весело поинтересовался он, беря булочку, и, несмотря на беспечную атмосферу, Кейт безошибочно ощутила некое подводное течение. И неожиданно сообразила, что он затеял игру в кошки-мышки. По всему видно, что в этой игре он чемпион мира, тем более что отводит себе роль кота. Но одновременно она чувствовала, что он не слишком забавляется игрой. И поскольку ее целью было отплатить за его невероятную доброту, подарив приятный вечер, то она решила положить конец всей шараде.
Смело встретив его взгляд, она со спокойным чистосердечием ответила:
— Я сделала это не нарочно. Просто притворялась, что специально облила вас. Чтобы взять реванш за ваши постоянные шуточки насчет «Кровавой Мэри».
Митчел слышал ее слова, но беспомощно тонул в ее глазах, а выражение прелестного лица так повлияло на умственные способности, что ему уже было все равно, сделала она это нарочно или нет. Однако почему-то сразу же понял, что она говорит правду, и это означало для него больше, чем следовало бы. Интересно, в какой семье, в каком городе, на какой планете появилось это непредсказуемое, живое, веселое создание со своенравным чувством юмора, разящей в самое сердце улыбкой и неисцелимой страстью к спасению раненых дворняжек?
Митчел потянулся к ножу для масла.
— Откуда вы взялись, черт возьми?
— Из Чикаго, — растерянно пробормотала она.
Он резко вскинул голову и уставился на нее с таким недоверием, что Кейт сочла нужным подтвердить свои слова.
— Чикаго, — повторила она. — Я родилась и выросла там. А как насчет вас?
Чикаго.
Митчел умудрился скрыть свое недовольство, но мгновенно насторожился.
— Я нигде не жил достаточно долго, чтобы считать какое-то место своим, — уклончиво пробормотал он, считая, что этого вполне достаточно. По крайней мере остальные вполне удовлетворялись таким ответом. Да и вопрос был чисто риторическим. Люди задавали его, потому что так принято при знакомстве. Правда их ничуть не интересовала. Но Кейт Донован была не из таких.
— А в каких местах вы росли? — допытывалась она и шутливо добавила: — Хотя не так долго, чтобы считать их своими.
— В различных европейских городах, — неохотно ответил Митчел, решив немедленно сменить тему. Однако не тут-то было.
— А где вы живете сейчас?
— Там, куда призывает работа. У меня квартиры во многих столицах Европы и Нью-Йорке.
Работа иногда призывала его и в Чикаго, но упоминать об этом он не хотел, желая избежать непременных расспросов о том, есть ли у них общие знакомые. Конечно, она вряд ли знает кого-то, принадлежавшего к кругу Уайаттов, но эта фамилия была известна многим чикагцам, особенно читавшим газеты. И поскольку Кейт знала его фамилию, вполне может спросить, из тех ли он Уайаттов, а ему совершенно не хотелось сознаваться в таком родстве, а тем более обсуждать подробности отношений с семьей.
Кейт ожидала, что он перечислит, в каких городах у него квартиры, или объяснит, в чем заключается его работа. Но поскольку Митчел молчал, она предположила, что он намеренно избегает этих тем. Это показалось ей странным. Кейт не хотела совать нос не в свое дело, но не могла с легкостью переключиться на другую тему и поэтому все же спросила:
— И никаких корней?
— Совершенно никаких, — подтвердил Митчел и, встретившись с ее непонимающим взглядом, усмехнулся: — Судя по выражению вашего лица, вы находите это несколько неестественным?
— Да нет, просто трудно такое представить. — Решив, что если она поделится с ним сведениями о себе, он последует ее примеру, Кейт продолжала: — Я родилась и росла в ирландском квартале. Мой отец владел маленьким рестораном, и много лет мы жили в квартирке наверху. По вечерам жители квартала собирались у нас поесть и пообщаться. Днем я ходила в Школу Святого Михаила с детьми из своего квартала. Позже поступила в Университет Лойолы. После окончания стала работать недалеко от дома, хотя к тому времени очень изменилась.
Митчел с чем-то вроде веселого недоверия осознал, что его безумно влечет к милой рыженькой ирландке-католичке из солидной американской семьи среднего класса. Совершенно нетипично для него, и неудивительно, что она кажется такой загадкой.
— А куда вы устроились после колледжа?
— Социальным работником в департамент социального обеспечения детей и семьи.
Митчел едва сдержал смех. Значит, его безумно влечет к рыжей ирландке-католичке из среднего класса с сильно развитым общественным сознанием.
— Но почему вы решили заняться социальной работой, а не ресторанным бизнесом? Полагаю, в детстве вы достаточно его изучили? — допрашивал он.
— Это был скорее не ресторан, а уютный ирландский паб с весьма ограниченным меню из ирландских блюд и сандвичей, но я ужасно его любила, особенно когда кто-то играл на пианино, а посетители пели ирландские песни. Караоке, — с улыбкой добавила она, — весьма почитаемая форма развлечения в ирландских пабах на протяжении сотен лет, только термин появился в последние годы.
Митчел, знавший, что такое караоке, был так же хорошо знаком с несколькими пабами в Ирландии, поэтому прекрасно понимал, что она имеет в виду.
— Продолжайте, — попросил он, потянувшись к бокалу с вином. — Вы любили музыку…
Кейт поняла, что он к тому же умеет слушать, и подумала, что если она будет немного откровеннее и побольше расскажет о своей жизни, он сделает то же самое.
— Я любила музыку, но в спальне она была плохо слышна, а мне не разрешали спускаться вниз после пяти вечера, поэтому я украдкой пробиралась в гостиную, когда няня засыпала, и слушала музыку оттуда. К тому времени, когда мне исполнилось семь лет, я знала все песни наизусть: грустные, революционные, непристойные. Значений слов я не совсем понимала, зато произносила их с чисто ирландским выговором. Говоря по правде, — призналась Кейт, попробовав салат, — я часами смотрела по телевизору старые мюзиклы и хотела стать певицей в ночном клубе и носить красивые наряды, как женщины в тех фильмах. Воображала, что наш старый кухонный стол — это рояль, ложилась на него в картинной позе и пела в импровизированный микрофон — чаще всего в ручку от метлы.
Митчел сочувственно хмыкнул.
— И вы никогда не пели для посетителей внизу?
— Как же, пела. Мой официальный дебют состоялся в семь лет.
— И как все прошло?
История была смешной, но пришлось бы упоминать об отце, поэтому она молча смотрела в сад, пытаясь решить, сумеет ли продолжать рассказ без того, чтобы не заплакать.
— Достаточно сказать, что все прошло не совсем так, как ожидалось, — выдавила она наконец.
Митчел почти не замечал, что ест. Она была такой откровенной всего минуту назад, что теперь явное нежелание изложить подробности дебюта вызвало в нем сильнейшее желание вытянуть из нее детали. И поскольку простая вежливость требовала по крайней мере дать ей спокойно поесть, Митчел сдержал любопытство, приберегая расспросы на потом.
Шеф-повар в клубе «Айленд» пользовался мировой славой, и креветки и салат авокадо, заказанный Митчелом для них обоих, подавался с восхитительным соусом из пармезана с каперсами. Рыба люциан, которую он попросил для себя, оказалась изумительно приготовленной и была подана с кедровыми
