– Черт, – пробормотал я – должно быть, потому, что не нашел других слов.
– Адаму Станиславскому ты нравишься, – продолжал Симон. – Эллингтону – тоже. Большинство крупных шишек «Макродура» восхитилось тем, как ты умело провел дело против «Галы». – Он прищурился и смотрел вдаль. – Конечно, так было до твоего дурацкого сегодняшнего интервью в «Газете» – со всеми этими видеоэффектами, на фоне аризонского заката и с карабином в руке, просто как Вьятт-чертов-Ирп. Теперь одному Богу известно, что о тебе думают директора «Макродура».
– Репортер мог выпустить наш разговор в виде ролика?
Я был вне себя. Согласно старой дурацкой традиции, консервативные органы печати вроде «Газеты» выпускали свои новости в формате «только для чтения», а сенсационные видеоклипы оставались прерогативой желтой прессы.
– Охо-хо, – протянул Симон, кивая на кофейный столик, где поблескивал логотип. – Если хочешь, можешь посмотреть. Из тебя получился заправский ковбой, сынок.
– Вот крысы! – Я совершенно не хотел смотреть их гнусный ролик. Джордан Сенсенбреннер в итоге все- таки посмеялся последним. – Похоже, на этот раз я сам себе прострелил ногу. Извини. Вот расплата за мой идиотизм. Придется мне теперь улаживать отношения с «Макродуром».
– Тогда делай это скорее.
С лица Симона исчез последний след злорадства, и оно стало очень усталым.
– Я завтра же еду в Торонто, – ответил я. – И даю зарок: больше никаких импровизированных интервью, по крайней мере, пока я не решу, что делать с твоим предложением.
– Тебе лучше бы решить как можно скорее, черт возьми.
– Я не собираюсь сбежать, папа. Уж это-то ты должен про меня знать. – Глаза его странно блеснули, когда я употребил такое непривычное обращение. – Когда я давал это интервью, то был уверен, что откажусь. А теперь… – Я покачал головой. – Ты все еще хочешь меня назначить, после того, что я сказал о своих намерениях?
– Я вижу, что ты будешь пытаться провести в жизнь реверсионистскую политику. Но уверен, что ты не втопчешь «Оплот» в грязь только ради донкихотской философской идеи. Черт, может, ты и прав, а «Сто концернов» – нет! Порой случаются странные вещи.
– Мне нужно время на размышление, – настаивал я. – У меня есть планы в политике, которые будет трудно воплотить, если я займусь бизнесом.
– Потребуется около полугода, чтобы завершить слияние концернов, – заметил Симон. – Я думаю, столько я смогу еще продержаться. Ничего особенного не случится.
– Думаю, нет.
Вот ясновидением я никогда не обладал… Как, впрочем, и Симон.
– Тогда устрой себе отличные долгие каникулы, – согласился он. – Одному Богу ведомо, кто заслужил их более чем ты.
– Я могу на пару месяцев слетать на Стоп-Анкер. Там репортеры до меня не доберутся. А местным на Дальних островах плевать на разные слухи. Я буду плавать на своей подводной лодке, нырять с аквалангом и размышлять. Если тебе понадобится моя помощь – в делах космического масштаба, – у моего соседа на Мысе Бровка есть межпланетный коммуникатор. Он знает, как меня найти. Запомни имя: Мимо Бермудес.
Кивок.
– Старый контрабандист. Бандюга вроде тебя.
– Мой лучший друг. Еще один парень с донкихотскими принципами.
Какое-то время мы сидели в тишине, глядя в огонь. Потом, повинуясь импульсу, я спросил:
– А ты не слышал о еще более старом контрабандисте по имени Барки Трегарт? Он работал в Шпоре лет сорок назад, поставляя контрабандное оружие и материалы халукам и квасттам.
– Черт! Я не вспоминал о Барки годами. Откуда ты о нем узнал? От Бермудеса?
– Да.
И Карл Назарян тоже знал о старом негодяе.
Симон задумчиво нахмурил брови.
– Гамилькар Барка Трегарт, известный выдумщик! Помнится, заливал, что на спор летал в халукскую Гроздь и обратно – еще когда Шпорой владела «Галафарма». Рассказывал, как пробрался к их патрулям и заболтал их начальников, уговорив пропустить его на одну из их главных планет на дозаправку. Он болтал даже, что инопланетяне отдали ему ключи от города, потому что Барки напомнил им легендарного халукского героя. Несчастный ублюдок так и не выиграл спора – не смог доказать свою правоту. Никто не верил в его историю, когда он вернулся в Шпору. Сувенир, который ему якобы достался от халуков, он мог раздобыть где угодно.
– Ты встречался с Трегартом лично?
– Всего один раз. До этого его мнимого путешествия. Я пил с ним в одном салуне на Хадрахе, через полдюжины лет после того, как «Оплот» получил мандат Персея. Бог ты мой, это был деловой парень! Острый умом, как нож, и мог заговорить кого угодно до смерти. Господи, если Барки сейчас еще жив, ему должно быть около ста двадцати лет.
– Как ты думаешь, история про то, как он летал к халукам, может быть правдой?
– Большинство народа думало, что он врет от первого до последнего слова. В особенности те, кто с ним спорил. Но то, что Барки продал кучу оружия в одиннадцать колоний сине-мордых в Шпоре, – ясно, как день. «Оплот» тогда еще только начинался. В конце концов Зональный патруль начистил Барки задницу – когда же? – где-то, должно быть, в начале этого века. В тюрьму на Тиринфе его засадили еще до суда. Так что он был изгоем in absentia[3]. – Симон подозрительно взглянул на меня. – А с
