оглушающе стремительно набрал скорость и взмыл со взлетной полосы почти вертикально вверх, убрав, как жук лапки, подкрылки и шасси.
И тотчас же, следом за ним, взлетевшим так удало и рьяно, стали подниматься с горного аэродрома и набирать скорость, и ужасающе, умопомрачительно и призывно гудеть, устрашая, объявляя во всеуслышанье: НАЧАЛОСЬ! – другие самолеты-птицы, а за ними на бетонную полосу выкатился и вовсе уж Адский зверь: скат не скат, камбала не камбала – прямоугольный кусок стали, выгнутый так, чтоб воздух свистел под краями, – и поднялся неслышно, без гула, и, когда чуть отлетел от аэродромных огней, его внезапно не стало видно в утреннем белесом зимнем небе.
Это начался последний бой?!
Нет, Юргенс, это бой не последний. Это просто военный бой. Обычный. Бой из боев. Будничный. Ты, подсоберись, мужик.
Он просто – ПЕРВЫЙ ДЛЯ ТЕБЯ.
Я ТАК ХОРОШО ЕГО ПОМНЮ, ГОСПОДИ, ЧТО ОН ДЛЯ МЕНЯ ИДЕТ ВСЕГДА. ОН НИКОГДА НЕ КОНЧИТСЯ.
Авиация вся уже была в воздухе. Ингвар знал, что должно быть подкрепленье с Тибета. Он ждал воздушной армады со стороны высоких гор, с юго-востока. Он прижимал к глазам бинокль так плотно и больно, что под веками у него отпечатались два красных полукружья. Нет! Их не может быть так рано. Еще утро. Развиднеется. Нынче будет ясный, морозный день. Мильон километров высоты, мильон километров видимости – старая пословица летчиков. Бедный Черный Ангел. Сегодня и его праздник тоже. Беда, никто не знает, на чьей он стороне воюет. Ему бы с радостью вбили в хвост пулеметную очередь и его асы, и вражеские. Но он – свят. Он – табу. На него молятся. Он – вестник.
Ну предвести же, Ангел, хоть что-нибудь. Где ты?!
И его нет тоже.
Небо медленно наполнялось голубой ясной колодезной свежестью. Самолеты, взлетев с жутким ревом, исчезли в синеве. Юргенс, с другими солдатами, стоял в шеренге, пожирал глазами командира. Сейчас им прикажут бежать, и они побегут. Прикажут стрелять – они станут стрелять. Война – слепое подчиненье приказу. Кто придумал такую плохую игру. Кто! Покажите мне его, и я его убью.
– Напра-во!.. В траншеи от воздушного налета – укрыться!.. Автоматы нагото-ве!.. Капитан Серебряков!.. Солдат – к зениткам!.. К противовоздушной обороне при-готовиться!..
Командир батареи еще кричал, приказывал. Юргенс не слыхал. Он как оглох. Уши ему заложило неистовым горем, сильнейшим – ничего подобного он не испытывал во всю свою невеликую жизнь. Вот самолеты взлетают, и он оглох от их гула. Во чревах они несут смерть. Будут рушить, сыпать ее вниз, на склады, на строенья, на арсеналы, на сараи и плотины, на людей. И на горы и озера они тоже будут сыпать ее, разрывающуюся черно и бесплодно; и звери погибнут, и птицы погибнут. А он, Юргенс?!
Он закрыл лицо руками. Очнулся от приказного ора Серебрякова над самым ухом.
– Ты что, мать-ть-ть твою?!.. ревешь, как баба?!.. В траншею!.. Живо!..
Он отнял руки от лица, глядел на Серебрякова в отупении.
Бой. Это начался бой. Это началась смерть.
Генерал Ингвар сидел в Ставке перед синим экраном, на котором посредством беганья маленькой красной стрелочки отражались все перемещенья его и вражеских самолетов, его и вражеских войск. Люк безмолвно всунул ему в пальцы сигарету «КАРМЕЛА», поднес зажигалку, высек синий огонь, и он, не глядя, выкурил подношенье, ссыпая пепел не в хрустальную пепельницу в виде морской раковины, стоявшую на столе, а прямо на пол. Он внимательно, закусив губу, наблюдал передвиженье самолетов, и испарина выступила у него на лбу, на висках.
– Люк, – сказал он хрипло. – Наберите номер ракетного бункера. Я хочу говорить с полковником Исуповым. Он сейчас там.
Трубка была немедленно приткнута к щеке генерала.
Он сделал последнюю затяжку и смачно выплюнул окурок в пепельницу, будто это была персиковая косточка.
– Исупов!
– Да, – потусторонне, глухо раздалось в трубке.
– Вы понимаете, что мы начали игру с козырей?!
– Да.
– Сколько самолетов у нас в резерве?! Ни одного?!
– Да. – Исупов не отличался разнообразьем ответов.
– Что вы предлагаете?!
– Спокойно, генерал. – Голос Исупова был неожиданно мягок и успокаивающ. – Без крика. Слезами горю не поможешь. Я рассчитываю на правильное направление ударов. Нанесенье точечных ударов по заранее намеченным объектам, точно рассчитанное, должно принести нам успех операции. Больше оптимизма, генерал. Конечно, у противника количественное превосходство. Но, как вы помните из всей истории долгосрочной Зимней Войны… – он зевнул!.. о ужас, он зевнул в трубку, он не выспался, он смеялся над ним, Ингваром!.. – мы всегда побеждали за счет героизма. Русский солдат герой. Он и на Зимней Войне герой. Однако…
– Что?!
Генерал Ингвар плохо скрывал свою ярость.
– Я, вместе с Диспетчерами, направил наши самолеты туда, куда надо. Думаю, что к полудню основные склады оружья врага будут нами уничтожены.
– И это все?! А противоракетная защита?! Если они сейчас, через минуту, ударят крылатыми… ведь они, эти крылатые сволочи, огибают горы, Исупов, сторожевые вышки, телеграфные столбы!..
– Радуйтесь, дорогой мой генерал, что это не Армагеддон, а горы. Армагеддон будет уничтожен… если будет… отнюдь не бомбовыми ударами и не крылатыми ракетами. Они найдут оружье поабсолютнее. Они уже его нашли.
– Что?!
Вопль генерала в трубку был громоподобен.
– Вы думаете, там будет гореть огонь? Пылать пожарища? Верещать в огне заживо сгораемые жители?
– Прекратите, Исупов!
– Мы не увидим оружья. Оно само увидит нас. Отыщет. И поразит.
– Что вы мне по связи несете библейщину какую-то!.. Мистику!.. Выражайтесь точнее! Прекратите ваши сказки! Я сам знаю…
Он осекся. Лицо Леха, все в шрамах, как живое, замаячило перед ним в табачном дыму. Самолетный гул висел и плыл за морозным окном.
Синий экран светился, легко потрескивал. Красные стрелки красными рыбками ходили по синей воде взад-вперед, сшибались, слетали вон, за пределы квадратного пространства.
– Хорошо. Я больше ни о чем вас не спрошу. Пусть мы все сдохнем здесь. Я изучил карту, я разработал стратегию, я отдал приказы, и извольте, Исупов, их выполнять. Кстати…
Он щелканьем пальцев попросил у Люка еще сигарету.
– …кстати, нет ли у вас на примете, там, рядом с вами, в части… такого хорошего молодчика, умеющего драться – и по-восточному, и всяко-разно, знающего английский… желательно – еще европейские языки… ну мало ли, мамочка в детстве учила, в хорошую школу ходил… честного, ловкого, да еще чтоб язык за зубами умел держать… словом, такого…
– Героя?..
Голос в трубке попахивал искренней насмешкой. Ингвар затянулся, как жаждущий в песках отхлебывает воду из кружки. Утер пот с губы тылом ладони.
– Смеетесь. Да, героя.
– Зачем вам он? Зачем вы даете мне такой заказ во время боя, исход которого неизвестен, хоть я и оптимист?..
Ингвар глотал дым, выплевывал его. Глаза его были прикрыты морщинистыми, как у старой черепахи, складчатыми веками. Он думал: говорить Исупову – не говорить.
