Поллианна вырастает

— Но я не слышал, чтобы ты много говорила о ней, — заметил Джимми.

Она покраснела.

— Это правда. Я как будто боюсь… говорить слишком много об этом… посторонним, которым все равно… Теперь, когда мне двадцать, это звучало бы совсем не так, как тогда, когда мне было десять. И я это, конечно, понимаю. Люди, знаешь ли, не любят, чтобы их поучали, — заключила со странной улыбкой.

— Я знаю, — серьезно кивнул молодой человек. — Но иногда, Поллианна, мне хочется знать, вполне ли ты сама понимаешь, что такое эта игра и как она помогла тем, кто играет в нее.

— Я знаю… как она помогла мне. — Ее голос звучал приглушенно, а глаза смотрели куда-то в сторону.

— Она действительно помогает, когда играешь в нее, — принялся размышлять вслух Джимми после недолгого молчания. — Кто-то сказал однажды, что она преобразила бы мир, если бы все действительно принялись играть в нее. И я думаю, это правда.

— Да, но не все люди хотят, чтобы их преобразили, — улыбнулась Поллианна. — В прошлом году в Германии я встретила одного человека. Он лишился почти всех своих денег и вообще был несчастлив. До чего он был угрюм! Кто-то однажды в моем присутствии попытался подбодрить его, сказав: «Ну, ну, полно, могло быть и хуже!» Слышал бы ты тогда его ответ! 'Уж если что меня бесит, — прорычал он, — так это, когда мне говорят, что могло быть хуже, и велят быть благодарным за то, что у меня осталось. Эти люди, которые расхаживают с вечной улыбкой на физиономиях, изливаясь в восторгах и благодарностях за то, что могут дышать или есть, или ходить, или прилечь, — я их не переношу. Я не хочу ни дышать, ни есть, ни ходить, ни прилечь, если мои дела обстоят так, как сейчас. И когда мне говорят, что я должен быть благодарен за какую-нибудь чепуху вроде этой, мне просто хочется выйти и кого-нибудь застрелить'. Представь, чего я добилась бы, если бы познакомила этого человека с «игрой в радость», — засмеялась Поллианна.

— Все равно. Она была бы ему полезна, — заявил Джимми.

— Конечно, была бы… но он не поблагодарив бы меня, если бы я ему о ней рассказала. .

— Полагаю, что так. Но послушай! При такой своей философии и образе жизни он делал и себя, и всех остальных несчастными, разве нет? Ну, а теперь только представим на минутку, что он стал бы «играть в радость». Стараясь найти в том, что с ним случилось, что-то такое, чему можно радоваться, он просто не мог бы одновременно ворчать, как плохи его дела, так что уже была бы польза. Да и жить было бы куда легче и ему самому, и его друзьям. Если думать о пончике, а не о дырке в нем, хуже не станет, а может стать лучше, так как тогда не сосет под ложечкой и пищеварение улучшается. Не стоит цепляться за беды и заботы. У них слишком много колючек.

Поллианна понимающе улыбнулась:

— Это напомнило мне о том, что я сказала как-то раз одной пожилой леди. Она была из моего дамского благотворительного комитета на Западе и принадлежала к тем людям, которым нравится чувствовать себя несчастными и перечислять имеющиеся у них основания для печали. Мне было тогда лет десять, и я пыталась обучить ее игре. Удалось мне это, кажется, не очень хорошо, и очевидно, в конце концов я смутно догадалась, чем это вызвано, так как сказала ей с торжеством: «Ну, все равно, вы можете радоваться, что у вас столько причин, чтобы быть несчастной, так как вам очень нравится страдать!»

— Так ей было и надо, — засмеялся Джимми.

Поллианна приподняла брови:

— Боюсь, она обрадовалась этому не больше, чем обрадовался бы тот мужчина в Германии, если бы я сказала ему то же самое.

— Но им следовало выслушать, а тебе сказать им… — Джимми неожиданно умолк, и на его лице появилось такое странное выражение, что Поллианна удивилась.

— Что такое, Джимми?

— О, ничего, я просто подумал… — начал он, поджав губы. — Вот я сам уговариваю тебя делать именно то, чего так боялся… А я боялся, прежде чем увидел тебя, что… что ты… — Он беспомощно умолк, сделавшись очень красным.

— Джимми Пендлетон! — Девушка с негодованием вскинула голову. — Не думайте, сэр, что на этом вы можете остановиться. Так что же вы хотели сказать?

— О… э-э… н-ничего особенного.

— Я жду, — негромко добавила Поллианна. Ее голос звучал спокойно и твердо, но в глазах поблескивали озорные огоньки.

Молодой человек заколебался, взглянул в ее улыбающееся лицо и уступил.

— Ну, пусть будет по-твоему. — Он пожал плечами. — Просто я беспокоился… немного… из-за этой игры… боялся, что ты будешь говорить точно так, как говорила прежде, и…

Но взрыв веселого смеха не дал ему договорить:

— Ну вот, что я тебе говорила! Даже ты, оказывается, беспокоился, как бы я в двадцать лет не осталось точно такой, какой была в десять!

— Н-нет, я не хотел сказать… честное слово, Поллианна, я думал… конечно, я знал…

Но Поллианна только закрыла уши руками и снова разразилась веселым смехом.

Глава 19 ДВА ПИСЬМА

В конце июня Поллианне пришло письмо от Деллы Уэтерби.

'Я пишу, чтобы попросить тебя об одолжении, — говорилось в нем. — Надеюсь, ты можешь указать мне какую-нибудь тихую семью в Белдингсвилле, которая согласится взять к себе на лето мою сестру. Постояльцев будет трое: сама миссис Кэрью, ее секретарша и приемный сын Джейми. (Ты. ведь помнишь Джейми?) Они не хотят жить в обычной гостинице или большом частном пансионе. Моя сестра переутомилась, и доктор посоветовал ей поехать куда-нибудь в сельскую местность для перемены обстановки и полноценного отдыха. Он предложил в качестве возможных мест Вермонт и Нью-Гемпшир, и мы сразу же подумали о Белдингсвилле и о тебе и решили узнать, не сможешь ли ты. порекомендовать нам подходящую семью. Я обещала Рут, что напишу тебе и спрошу. Они хотели бы приехать сразу, в начале июля, если можно. Надеюсь, я не очень обременю тебя просьбой. Сообщи нам по возможности скорее, знаешь ли ты такой дом. Ответ, пожалуйста, вышли мне сюда. Моя сестра сейчас здесь, в нашем санатории, проходит курс лечения.

Надеясь на благоприятный ответ, остаюсь искренне твоя,

Делла Уэтерби'.

Дочитав письмо, Поллианна несколько минут сидела, слегка нахмурясь и мысленно перебирая все белдингсвиллские семьи в поисках возможного пристанища для своих старых друзей. Затем ее мысли неожиданно приняли новый оборот, и с радостным возгласом она бросилась в гостиную, где сидела тетка.

— Тетечка, тетечка! У меня чудеснейшая идея! Я же говорила тебе, что-нибудь непременно случится и у меня разовьется какой-нибудь замечательный талант. Ну вот, талант есть! Развился прямо сейчас! Слушай! Я получила письмо от мисс Уэтерби, сестры миссис Кэрью — я жила у нее в Бостоне одну зиму, помнишь? — и они хотят провести лето в сельской местности, и мисс Уэтерби написала, чтобы спросить, не знаю ли я подходящего места, где они могли бы остановиться. Понимаешь, они не хотят жить в гостинице или пансионе. И сначала я не знала, а теперь знаю… Знаю, тетя Полли! Угадай, где это!

— Детка! — воскликнула миссис Чилтон. — Как ты тараторишь! Можно подумать, что ты десятилетняя девчушка, а не взрослая девушка… Ну, что такое? О чем ты говоришь?

— О том, где могут остановиться миссис Кэрью и Джейми. Я придумала! — продолжала весело щебетать Поллианна.

— Ну неужели? И что же из того? Я-то тут при чем, детка? — равнодушно отозвалась миссис Чилтон.

— Да они же могут остановиться у нас! Я собираюсь принять их здесь, тетечка!

— Поллианна! — Миссис Чилтон в ужасе выпрямилась и взглянула на нее.

— Ну, тетечка, пожалуйста, не говори «нет»… Пожалуйста! — упрашивала Поллианна. — Разве ты не понимаешь? Это счастливый случай, случай, которого я ждала, и он свалился мне прямо в руки! Мы