— Ричарда. Откуда ты узнала?
— Однажды на какой-то вечеринке разговорилась с одним историком, его звали Найджел Стрэнгвейз. Болтали о том о сем, и вдруг он...
— И что этот тип сказал обо мне? — Глаза Жаклин сузились.
Джин собиралась с мыслями достаточно долго, чтобы убедить Жаклин: отзыв Найджела явно нуждался в редактуре.
— Э-э... что произошло убийство — или попытка убийства — и ты его раскрыла. А еще сказал, что ты... э-э... замечательная женщина.
— Хм, — недоверчиво отозвалась Жаклин.
— Так ты правда раскрыла то дело?
— Да.
— Значит, ты разбираешься в подобных вещах?
— 'В подобных вещах'? Джин, да что у тебя с головой?! И как тебя вообще держат в университете?
Джин пропустила колкость мимо ушей. На лице ее застыло напряженно-сосредоточенное выражение.
— Я имела в виду преступления. Ведь шантаж — это преступление, верно?
— Тебя кто-то шантажирует?
Вопрос был задан в лоб, и Джин пошла на попятную, отвела глаза в сторону — и тут же внимание ее привлек кто-то или что-то. Взгляд ее застыл, а в следующую секунду, тихо вскрикнув, она выскочила из кабинки и растворилась в толпе.
Жаклин ожидала увидеть Дюбретту, а посему не знала, радоваться или нет, когда узрела долговязую фигуру другой своей бывшей однокурсницы. Завидев Жаклин, Бетси помахала рукой и устремилась навстречу.
— Так и знала, что ты тут втихомолку напиваешься! — весело крикнула она и плюхнулась на стул, где только что сидела Джин.
— Оставь эти штучки. Ты искала не меня. И кстати, почему ты не за решеткой?
Бетси провела рукой по седеющим волосам.
— О'кей, искала я не тебя, а глоток-другой чего-нибудь этакого. Официант! Почему не за решеткой, спрашиваешь? Дорогуша, да я забыла, как выглядит каталажка! Главное для революционера — опыт, со временем насобачиваешься, приобретаешь кое-какие навыки... — Она подняла глаза на официанта. — Джин со льдом, пожалуйста.
— Видимо, я слишком долго проторчала в глуши, — вздохнула Жаклин. — Мне казалось, что если ударить копа по башке, то...
— Не так уж сильно я его ударила. — Бетси нежно улыбнулась. — Сколько ж лет прошло, Джекки? Выглядишь классно. А что за дамочка только что отсюда слиняла? Кого-то она мне напомнила.
— Прошло почти двадцать лет, — педантично ответила Жаклин. — Чем ты...
— На ней был такой же прикид, как на всех этих сучках-романистках. Как тебя угораздило затесаться в их компанию?
— А с чего ты так против них окрысилась?
Бетси ухмыльнулась:
— Поиграем в вопросы и ответы? Ладно, не хочешь — не говори. Но любой, кто прочтет хотя бы одну из этих похабных книжонок, поймет, почему я их не выношу. Ты сама-то читала?
— Целых две. А ты?
— Не подловишь, можешь не стараться! — весело ответила Бетси. — Читала, и не две, а двести. До того хороши, что, боюсь, моим мозгам уже не оправиться. Но ты-то, Джекки, у нас всегда слыла умной девушкой. Как ты терпишь такую чушь?
— А с чего ты взяла... — Жаклин оборвала себя на полуслове. До смерти надоело уклоняться от ответов; любопытно, она еще в состоянии изъясняться простыми фразами? Надо попробовать. Заметив стоящую рядом даму, Жаклин объявила: — Это Дюбретта Дюберстайн. Дюбретта, познакомьтесь; Бетси Маркхэм. Скажите, Дюбретта, а вы... Нет-нет, всё! Больше никаких вопросов.
— Не сумела отыскать свободный столик, — пояснила Дюбретта. — Не возражаете, если присоединюсь к вам?
Возможно, так оно и было. Народу в баре все прибывало, и журналистка уже некоторое время топталась у стойки. Как долго, Жаклин не знала. Вполне вероятно, Дюбретта углядела, как она беседует с Джин- Валери. Но революционерка Бетси тоже заманчивая добыча для репортера, а блокнот у Дюбретты всегда наготове.
— Вы из пикета? — поинтересовалась она.
— Завидная проницательность, — похвалила Жаклин, разглядывая солдатскую униформу Бетси, всю в нашивках и бляхах.
— На что жалуетесь, Бетси? — спросила Дюбретта.
Гласность — бальзам на душу пламенного борца. Лихорадочно сверкнув глазами, Бетси зачастила:
— Авторы любовных романов увековечивают образ женщины, который по своей сути устарел! Он продиктован пренебрежительным отношением к женщине, а потому пагубен! Все тот же миф: мол, женщины мечтают, чтобы их изнасиловали. А мужчины, между прочим, по-прежнему в это верят; и когда женщина- писательница потворствует этому их отвратительному заблуждению — это не просто унизительно, а настоящее предательство!
Дюбретта строчила как заведенная.
— '...настоящее предательство', — удовлетворенно повторила она.
— Мужчины до сих пор одержимы образом, созданным больше ста лет назад в «Страстном турке», — вдохновенно продолжала Бетси. — Они... Джекки? В чем дело?
— Нет-нет, ничего, — отмахнулась Жаклин, подавив смешок.
— Ты ведь помнишь эту книжку, правда? Мы все ее читали. Как там звали ту девицу, английскую красотку?..
— В современной любовной прозе и впрямь немало от «Страстного турка», — поспешила вставить Жаклин. — Ты права, Бетси, сплошь и рядом героиню насилует сексапильный красавец, и пускай он в конечном итоге в нее влюбляется — это отнюдь не компенсирует ее мучений.
— Вот именно! — страстно вскричала Бетси.
Жаклин расслабилась: ее отвлекающий маневр сработал.
Бетси горячо продолжала:
— В современной так называемой художественной литературе, куда ни ткни, всюду женщину превращают в жертву. Возьмите ужастики или триллеры — кого там обижают и притесняют? Кого терроризируют, преследуют и истязают? Красивую молодую девушку — вот кого!
— Это все? — Дюбретта отложила ручку.
— Нет, черт возьми! — негодующе воскликнула Бетси. — Я могу еще долго говорить.
— Все в том же духе? Нет-нет, деточка, все это очень хорошо, но не могу же я повторяться на протяжении целой колонки. Неужели у вас не найдется ничего конкретного на этих людей?
— Найдется? Что, например?
Жаклин едва сдержала улыбку, а Дюбретта громко фыркнула:
— Именно это меня и раздражает в вас, реформаторах. Вы до чертиков наивны! Ходите взад-вперед, горланите свои лозунги о равенстве и справедливости, временами двинете копу по башке — да-да, моя золотая, я видела, как вы огрели бедняжку Джексона Биллингса, — и чего в итоге добиваетесь? Да ни черта! Неужели не понимаете: чтобы разоблачить и прижать к стенке врага, надо не гнушаться грязных уловок — как не гнушаются их они!
Бетси, которую не вогнало бы в краску любое непечатное словечко, сделалась пунцовой, когда ее обвинили в наивности. Почуяв в Дюбретте потенциальную союзницу, она подалась вперед:
— А вы именно это пытаетесь сделать — разоблачить их?
— Охотиться надо за теми, кто наверху, — поучала Дюбретта. — Большинство авторш — бедные простодушные недотепы вроде нас с вами, которые всего лишь стараются заработать. Они-то и есть настоящие жертвы эксплуатации — их вынуждают кропать ерунду, которая им самим противна, а
