кончину.
Мне захотелось подбодрить его; если целитель выглядит беспомощным в глазах пациентов, никакое лечение не пойдет им на пользу.
— Скоро сюда привезут вакцину… Первая партия уже готова.
— Откуда ты знаешь, Рилл? — прошептал он, с такой силой стиснув мое плечо, что я чуть не вскрикнула.
— Об этом все знают… Вчера семье лорда сделали прививки. Вскоре и вам…
Он угрюмо усмехнулся.
— Вскоре, но вряд ли в первую очередь…
На одном из тюфяков застонала женщина, забилась в приступе кашля. Я пошла к ней; так началось мое двадцатичетырехчасовое дежурство в качестве сиделки. Нас было четверо — три женщины и Макабир, странствующий лекарь, — на шестьдесят пылающих в жару страдальцев. Я так никогда и не узнала, сколько же людей находится в лагере — население его менялось быстро. Люди прибывали пешком и на скакунах в надежде на помощь Цехов и Форт холда; многие везли послания. Одни, убедившись, что цель их недосягаема, уезжали; другие, которым некуда было идти, оставались в унылых бараках; кое-кто переселялся затем в наш лазарет. Их было немало, этих скитальцев, не соблюдавших карантина — впрочем, западная часть континента заселялась первой и людей здесь жило больше, чем на востоке. Но территории, примыкавшие к Форт холду, пострадали гораздо меньше, чем Руат. От путников мы узнали, что только вмешательство мастера Капайма остановило эпидемию в Южном Болле — иначе Рейтошигана ждали бы такие же тяжелые испытания, как и несчастного лорда Алессана.
Я слышала, что он жив. Но от всей их семьи кроме Алессана осталась только его младшая сестра. Его потери оказались больше моих. Но была ли столь же велика его прибыль?
Я падала с ног от усталости и недосыпания, меня окружали муки, боль и смерть — и все же я была счастлива. Счастлива? Как странно! Ведь за день мы потеряли двенадцать больных из шестидесяти, исходивших кровавым кашлем на жалких тюфяках нашего лазарета… и их места заняли еще пятнадцать страдальцев. Но впервые в жизни я делала что-то серьезное и нужное; я помогала несчастным людям, и их горячая благодарность согревала мое сердце. Я открыла для себя много неприятного, отталкивающего — некоторые интимные моменты этой новой работы были тяжким испытанием для любого человека моего сословия. Однако, подавляя отвращение и позывы к рвоте, я закатывала рукава и принималась за дело. Я не могла отказаться; я не хотела и не собиралась бросать этих беспомощных, жалких мужчин и женщин, попавших под тяжкое колесо рока.
Сознание того, что болезнь не страшна мне, добавляло уверенности, хотя иногда похвалы Макабира вгоняли меня в краску. Я трудилась ночь и день среди стонов и хрипа умирающих; каждый, кто выжил, становился наградой моему усердию, искуплением грехов алчности и трусости отца. И хотя никто не знал и не догадывался об этом, я, дочь Форта, вела свой собственный счет погубленным и спасенным жизням.
Затем все кончилось. Утром в лагере появился целитель из мастерской Капайма с запасом вакцины. Сделав прививки, он сообщил, что охрана снята, больные будут немедленно переведены в лазарет Цеха, а все прочие могут отправляться домой. Впрочем, если странники желают восстановить силы перед дорогой, то двери целителей и арфистов Форта всегда раскрыты перед ними…
Я решила отправиться в путь, хотя Макабир уговаривал меня начать обучение в мастерской целителей.
— У тебя настоящий дар, Рилл… Не зарывай свой талант в землю.
— Я слишком стара для тоги ученика, Макабир…
— При чем тут возраст! С твоими руками и головой обучение займет не больше Оборота. А через три любой целитель Перна будет счастлив иметь такого помощника!
— Я свободна теперь, Макабир. И я хочу увидеть другие места и другие холды…
Он вздохнул, потер широкой ладонью усталое лицо.
— Ну, ладно. Вспомни о том, что я сказал, если путешествие тебе наскучит.
Глава 7
Я покинула лагерь вечером, с нарисованной от руки картой, что показывала дорогу к трем северным холдам. Они лежали вблизи границы с Руатом, с нетерпением ожидая спасительную вакцину и лекарства. Макабир пытался отговорить меня; я и сама предпочла бы выйти в путь утром, хотя лунный свет был достаточно ярким. Но там, на севере, продолжали умирать люди. К тому же, утром в лагере могла появиться Десдра или еще кто-нибудь из Форт холда; я не хотела, чтобы старые знакомые узнали меня. С леди Нерилкой было покончено — если не насовсем, то надолго.
Я проехала мимо Форт холда, не пытаясь разглядеть в окне фигуру отца, миновала фермы и загоны для скота, рощи фруктовых деревьев с оголенными ветвями. Многие ли из тех, с кем я провела всю жизнь, кого покинула меньше двух дней назад, вспоминали сейчас обо мне? Возможно, сестры… да Анелла, чьи наряды уже не украсятся моими вышивками. Конечно, было глупостью выезжать под вечер. Работа в лазарете вымотала меня, и теперь я дремала в седле, судорожно вцепившись в поводья. К счастью, мой скакун оказался трудолюбивым созданием — он мерно рысил по дороге, все вперед и вперед, не требуя понуканий. Глубокой ночью я достигла первого из холдов и успела накачать вакциной каждого его обитателя раньше, чем свалилась с ног. Мне дали выспаться до позднего утра. Вскочив с постели, я принялась было бранить добрую леди, поджидавшую меня с завтраком, но женщина спокойно объяснила, что к соседям высланы гонцы. Они ждут меня; для них одна мысль о том, что их не забыли, не бросили на произвол судьбы, уже была облегчением. Итак, я отправилась дальше и прибыла во второй холд после полудня. Очевидно, я все еще выглядела утомленной, и мои хозяева принялись настаивать, чтобы я разделила с ними трапезу. По их словам, в последнем, третьем поселении не было ни одного случая болезни, так что я могла передохнуть. Эти люди жаждали новостей, они хотели слышать живой рассказ вместо сухого пугающего грохота барабанов, что день за днем доносился к ним из холда Высокий Холм, места моей следующей остановки.
Высокий Холм лежал на самой границе с Руатом. Когда копыта моего скакуна вновь зацокали по дороге, я молчаливо решила покориться судьбе. Руат! Он был моим предназначением, местом, куда я так долго стремилась, но не могла попасть — в силу причин и обстоятельств, довлеющих над моей жизнью и желаниями. Не в радости, но в горе и печали взметнутся передо мной его башни… Что ж, зато теперь я могла предложить несчастному холду свои руки, свой труд и свое мастерство! Лишь всадники рисковали приземляться в нем, и вести об опустошении Руата, донесенные барабанами, устрашали.
Постепенно я начала все яснее и яснее понимать, что мор не щадил никого; ни возраст, ни положение и власть, ни крепкое здоровье не были преградой для смерти. Конечно, самые старые и самые юные оказались и наиболее уязвимыми, но эпидемия унесла столь многих в расцвете сил, что на плечи выживших свалилась тройная ноша. Не это ли соблазняло меня облечь свои намерения роскошным флером самопожертвования и целесообразности? Главное, чтобы дела двигались — и не важно, явно или тайно я буду направлять их.
Я добралась в Высокий Холм, когда солнце начало склоняться к закату, и тут же была отправлена зашивать длинный глубокий порез, заработанный одним из хозяйских мальчишек. Мои возражения и намеки на собственную неопытность действия не возымели. Их врач ушел в Форт за помощью, как только барабаны принесли вести из Руата. Я ничего не могла сказать им про человека по имени Трельбин, и обитатели холда, печально покачивая головами, решили, что он, вероятно, погиб. Хозяйка, леди Гейна, умела справляться с небольшими ссадинами, но приступить с иглой к серьезной ране побаивалась. Ну, тут я имела больше опыта — мне уже приходилось помогать хирургам.
Сшить неровные края раны гораздо тяжелее, чем два куска ткани; как известно, ткань не жалуется, не стонет и не вертится под руками. В моих тюках был анестезирующий бальзам, и я обработала им порез, чтобы уменьшить страдания паренька. Через полчаса работа была закончена. Леди Гейна, восхищаясь тонкостью наложенного шва, перебинтовала сына; кажется, мое искусство поразило ее.
