их-то обладательницей Чакос и стала. И практически в тот же момент у нее появилось стремление во что бы то ни стало стать обладательницей всего манускрипта.
Она восстановила через Пердиоса выходы на Ханну и начала донимать его уговорами продать ей рукопись, причем за какую-нибудь более реалистичную, чем 1 миллион долларов, цену. Фриде пришлось довольно долго уламывать египетского антиквара, который очень боялся продешевить при продаже раритетов (он снова торговал тремя кодексами). Наконец Чакос осенило подключить к делу сравнительно молодую (много младше своего мужа) жену Ханны. Та сумела воздействовать на своего супруга и уговорила его слетать в Нью-Йорк и встретиться там с Чакос.
Далее незадачливых продавца и покупательницу ждало разочарование — выяснилось, что ключ от сейфа, до сих пор хранившийся у Ханны, морально устарел: некоторое время назад в банке поменяли замки и, соответственно, ключи. Однако эта проблема была оперативно решена — с помощью слесаря.
Впрочем, особых восторгов лицезрение рукописи никому не принесло. От кодекса исходил жуткий смрад, он оказался практически истлевшим — причем случилось это в последние 18 лет, в течение которых он был заперт в сейфе.
Тем не менее сделка наконец-то состоялась: Фрида приобрела у Ханны кодекс, точно не известно, но ходят упорные слухи, что за 300 тысяч долларов. После этого новая хозяйка отдала свою покупку на экспертизу, и выяснилось, что у нее в руках оказалось знаменитое
Заключение давал на этот раз профессор Йельского университета Роберт Бэбкок. Он пришел к выводу, что рукопись подлинна, и даже пытался уговорить свое начальство приобрести ее для университетского собрания. Однако происхождение папируса было как следует не прояснено, поэтому руководство университета не решилось вкладывать в него деньги. Ведь было совершенно очевидно, что он вывезен из Египта нелегально и египетские власти в любой момент могут потребовать возвращения рукописи.
Фрида Чакос теперь преследовала сразу несколько целей: она непременно хотела побыстрее продать кодекс, чтобы, во-первых, вернуть себе затраченные средства и, во-вторых, как можно скорее отдать манускрипт на реставрацию — пока было что реставрировать.
Новой владелице повезло практически сразу найти покупателя. Им стал Брюс Феррини, арт-дилер из Кливленда, который предложил ни много ни мало, а 2,5 миллиона долларов. Однако Феррини оказался неплатежеспособен; вдобавок, взяв рукопись у Фриды и расплатившись чеками с отсрочкой платежа в 4 и 5 месяцев, он по совету каких-то горе-знатоков подверг манускрипт глубокой заморозке. По-хорошему, этого нельзя было делать ни в коем случае — от этого рукопись испортилась еще более, чем после хранения в сейфе на протяжении почти 20 лет.
Впрочем, в Кливленд через несколько дней после сделки прибыл пропановый магнат Фер-релл, для собрания которого, как оказалось, Феррини и приобрел кодекс. Феррелл был недоволен тем, как тот распоряжается финансированием проекта коллекции, и не утвердил покупку
Не получившая сполна денег Чакос стала требовать возвращения ей рукописей; Феррини в конце концов был вынужден идти на уступки, оставив за собой только математический трактат. Справедливости ради следует подчеркнуть, что Фрида получила манускрипт назад в гораздо худшем состоянии, чем купила: листки его чуть ли не рассыпались в руках, кроме того, их промежуточный владелец — Феррини — зачем-то перетасовал их, так что при этом образовалось порядка 1000 (!) фрагментов!
В феврале 2001 года Фрида Чакос передала рукопись в Фонд мецената. Его президент Ма-рио Роберти поручил реставрацию и расшифровку текста
Наконец-то допущенные до рукописи специалисты-коптологи в течение 5 лет бились над ее текстом. Результатом самоотверженного труда их команды и чудес современной компьютерной техники стал поразительный результат: чуть не рассыпавшиеся после сначала неправильного хранения, потом — глубокой заморозки хрупкие папирусные листы были особым образом «законсервированы» и прочитаны. Считается, что текст
6 апреля 2006 года состоялась презентация текста
По имени последней владелицы рукописи манускрипт с
Датировку документа и его подлинность подтверждает серия исследований, в том числе радиоуглеродный, мультиспектральный, химический анализы, палеографические и контекстные свидетельства. Средний разброс дат — 220–340 год.
Мы друг за другом заканчивали чтение.
— Ну, что скажете? — спросил нас Ларионов.
— Мне кажется, это какая-то поразительная история, полная недомолвок, — вздохнула Софи. — Посмотрите, это же чистой воды детектив, ничего тут не понять, никаких четких указаний нет — ни на то, где конкретно и кем был найден манускрипт, ни на то, чего ради за него заламывали такую патологическую цену… Сомнительная какая-то информация, такое ощущение, что кто-то решил устроить здоровую мистификацию…
— Знаешь, я, конечно, никакой не знаток подобных тем, — добавил от себя Жерар, — но что-то мне кажется во всей этой истории нелогичным. Такое ощущение, что продавцы кодекса только и делали, что старались любыми способами его изгадить, чтобы потом невозможно было его точно датировать и установить подлинность… Ну какие идиоты стали бы запирать ценнейшую рукопись в сейфе чуть не на 20 лет? И какой банк стал бы менять ключи от сейфов без согласия их абонентов? Какая-то чушь собачья!
— Вот-вот, — не удержался и я. — А заморозка рукописи чего стоит! Полагаю, те, кто сфабриковал документ, прекрасно понимали, что отличная сохранность текста может указывать только на одно — на то, что это фальсификат, вот они и «поработали» с ним на славу. И потом — тут одно другому противоречит: как, скажите на милость, можно произвести «радиоуглеродный и мультиспектральный анализ» документа, который чуть ли не разваливается в прах при каждом прикосновении? А после того, как его химически обработали, что такой анализ может показать?
— Да уж, темная история, — покачал головой Та-манцев. — Одно утешает: коль скоро документ теперь в Каире на свободном доступе, до него, видимо, можно будет добраться без особых проблем…
— Отношения все равно надо сделать, — уточнил Серж, — может, он в музее выставлен под стеклом, ну и что нам даст такой его просмотр? Надо, чтобы нам дали с ним поработать, а для этого нужны соответствующие бумаги…
— Согласен, — Геннадий сел к компьютеру, — тогда набиваем отношение? Только вот от кого?
— Ты меня давеча убедил, что ссылаться на фонд Блейка небезопасно — может, его в этом Коптском музее так любят, что вообще всех, кто о нем упоминает, спускают с лестницы… Все-таки больно уж сходная у них проблематика может оказаться — ну как они конкурирующие фирмы? — откликнулся я. — Тут, похоже, нужно что-то совершенно нейтральное…
— Да например, твой родимый Пушкинский Дом, — подмигнул Ларионов Таманцеву. — У тебя есть отсканированные печати?
— Обижаешь, начальник, — прогундосил Геннадий, — чтобы у нас да чего-то бы не было? Кто мы такие, по-твоему? Профессионалы или…?
— Вы не просто профессионалы, вы профи, самые натуральные, других таких свет Божий не видывал! Давай, отец Геннадий, шлепай отношение: В Коптский музей города Каира… Отношение… Институт русской литературы (Пушкинский Дом), Россия, Санкт-Петербург, просит разрешить своим… а мы кто будем-то? —
