описуемого никакими словами погружения в Абсолют дает Дионисий Ареопагит. Именно он назвал ее Божественной Темнотой, а все позднейшие мистики такого же склада заимствовали у него свои метафоры. Его описания, как и свидетельства св. Августина, излучают экстатическое ощущение достигнутой Реальности и создают впечатление, что приобщиться к Ней может каждый, кто последует за ним.
'Что до тебя, дорогой Тимофей, — говорит он, — то советую тебе посредством настойчивых занятий мистическим созерцанием отказаться от органов чувств и разума своего, а также от всего того, что органы чувств и разум могут воспринимать. Забудь обо всех вещах этого мира пустоты и того мира бытия, и когда твое понимание погрузится в сон, ты возвысишься (насколько это будет для тебя возможно) до единения с Тем, Кто не вместим ни чувством, ни разумением. Ибо непрестанным и совершенным отречением от всех вещей ты легко оставишь в стороне все, освободишься от всего и тем самым вознесешься навстречу Лучам Божественной Тьмы, которая превосходит все существующее'.[762] И еще: 'Божественная Тьма не отличается от непостижимого света, в котором, говорят, пребывает Господь. И хотя этот свет невидим в силу своего сияющего великолепия и неизречен в силу переполняющей его сверхъестественной радости, тем не менее каждый, кто сподобился увидеть и познать Бога, почивает в нем. Уже само невидение и неведение этого человека свидетельствуют о том, что он воистину достиг высот, куда не проникают чувства и разум'.[763]
Среди исследователей мистицизма установилась традиция считать, что все позднейшие созерцатели заимствовали у Дионисия не только образ Божественной Тьмы,[764] но и представление о том, что вхождение в нее есть величайшее благо. Как силятся доказать исследователи, мистики-де переняли этот образ едва ли не в готовом видя, попросту восприняв его на веру и использовав затем в своей традиции. Но при этом не принимается во внимание то, что мистики — прежде всего люди практичные. Они сочиняют свои трактаты не для того, чтобы развивать в них философские теории, а для того, чтобы описывать собственные переживания, чтобы донести до человечества нечто обладающее, по их мнению, трансцендентной значимостью. Таким образом, если для описания своих переживаний в ходе
И все же, что в действительности хотят донести до нас те, кто использует образ «тьмы»? А вот что: они хотят поведать нам, что Бог в Своей абсолютной реальности непознаваем — темен — для человеческого интеллекта, который, напоминает нам Бергсон, не может понять суть божественных озарений. Когда, повинуясь зову мистической любви, вся личность человека приходит в соприкосновение с этой Реальностью, сознание достигает уровней восприятия, о которых интеллект ничего не может знать. Человеческий разум находит себя, в прямом смысле слова, 'во тьме' — он окутан Облаком Неведения. Таким образом, неясность и непознаваемость составляют неотъемлемую часть мистического восхождения к Абсолюту. Этот Абсолют —
Это признание бессилия нашего ума и смиренное преклонение перед тайной являются условиями входа в Облако Неведения, первым шагом к мистическому познанию Абсолюта. 'Ибо Истина и Смирение суть две единоутробные сестры, — говорит Хилтон, — соединенные вместе любовью и милостью так, что между ними не может быть разногласий'.[767]
'Ты вопрошаешь меня, — говорит автор 'Облака Неведения', — как я мыслю о Нем, как знаю, что Он есть. На это отвечу тебе одно: сам того не ведаю.
Ибо своим вопрошанием ты обращаешь меня к тому же мраку и Облаку Неведения, куда тебе самому следовало бы войти. Ибо может человек по милости Божьей исполниться знаниями обо всех тварях и их трудах, воистину обо всех деяниях Божьих, и может сколько хочет мыслить о них, однако о самом Боге не может он помыслить. И посему я низлагаю с себя все, о чем в силах помыслить, и выбираю любовью своею то, что разум неймет. И вот почему: Его можно любить, однако о Нем нельзя мыслить. Одною лишь любовью можно его достичь и удержать, но помыслами — никогда… Проницай это великое Облако Неведения одним стремительным порывом самозабвенной любви и не ищи в нем того, что происходит в мире'.[768]
Таким образом, до тех пор, пока цель мистического созерцания доступна мысли, пока она представляет собой нечто «известное», можно быть уверенным, что это не Абсолют, а лишь частный образ или аспект Абсолюта. Чтобы обрести абсолютную Реальность, мистик должен войти в 'облако неведения' — должен выйти за пределы сферы, в которой господствует разум.
'Когда я изрекаю 'Тьма!', — говорит нам тот же мистик, — я имею в виду недостаток знания… И поэтому ее называют не облаком воздушным, а Облаком Неведения, которое пребывает между тобой и Богом'.[769]
Таким образом, задача созерцателя состоит в том, чтобы войти в это облако, погрузиться, как выразился Хилтон, в 'великую тьму'. Добровольный отказ от дискурсивного мышления и отвержение образов, совершающееся в
'— Где же, где пребывает Основание Души, лишенное всех качеств? — вопрошает озадаченный ученик в одном из «Диалогов» Бёме. — И как могу я прийти в тот центр, где пребывает Бог, а не человек? Поведайте мне, любезный Господин, где он и как я могу найти его и войти в него.
— Там, где душа истребила свою волю, — отвечает Наставник, — и не желает больше ничего для себя…
— Но как я могу понять это?
— Если ты пытаешься понять, истина ускользает от тебя, — продолжает Наставник. — Но если ты отдаешься тайне целиком, тогда она пребудет в тебе, станет Жизнью твоей Жизни и вполне естественной для тебя'.[770]
Автор 'Облака Неведения' довольно красноречив в своем описании неясности и смущенности, которые переполняют душу, впервые оказавшуюся во Тьме. Все это напоминает о прекращении мышления утверждением в пассивной восприимчивости, о которой мы упоминали при рассмотрении
