Мистицизм

назад.

Оно по очереди опробует утонченные философские системы и научные схемы. Искусство и жизнь, сопутствующие человечеству невзгоды могут до определенного момента поощрять эмоциональное мировосприятие; но отброшенный было интеллект возникает вновь и заявляет, что подобный подход не имеет под собой основания. С другой стороны, иногда кажется, что метафизика и наука открывают интеллекту окно с видом на истину, но, когда в это окно выглядывает сердце, оно говорит, что перед ним — холодная пустыня, в которой оно не может найти себе пищу. Для того чтобы удовлетвориться во всей своей целостности, Я должно либо сплавить воедино все эти разнообразные стороны вещей, либо подняться над ними, ибо реальность, которую оно ищет, должна сполна удовлетворять обоим требованиям.

Когда Дионисий Ареопагит разделил наиболее приближенных к Богу ангелов на серафимов, пылающих совершенной любовью, и херувимов, наполненных совершенным знанием, он только отразил два наиболее интенсивных стремления человеческой души и образно описал двойственное состояние Блаженного Видения, которое составляет ее цель.[69]

В некотором смысле можно сказать, что жажда знаний есть часть жажды совершенной любви, ибо одним из аспектов этой всеохватывающей страсти, несомненно, является стремление познать обожаемую вещь как можно более глубоко, полно и близко. Характерная деятельность Любви — ибо Любовь, 'одни крылья', деятельна по своей природе и, как говорят мистики, 'не может быть ленивой' — это поиск, движение к объекту желания, который можно полностью познать, только овладев им, и возлюбить в совершенстве, только полностью познав его.[70] Близкое общение составляет сущность Любви не в меньшей степени, чем почитание. Радостные плоды этого общения — вот ее естественное завершение. Это относится ко всем поискам Любви, вне зависимости от природы — человеческой или божественной — Возлюбленного объекта, будь то невеста, Святой Грааль, Роза мистиков или Полнота Бога.[71]

С другой стороны, ни в каком смысле нельзя сказать, что желание любви есть всего лишь часть стремления к совершенному знанию, ибо такого рода чисто интеллектуальное честолюбие не подразумевает ни обожания, ни самоотдачи, ни взаимности чувств между Познающим и Познаваемым. Чистое знание само по себе есть предмет восприятия, но не действия, занятие глаз, но не крыльев, в лучшем случае — занятие живого мертвеца. Таким образом, необходимо четко разделить два великих выражения жизни — энергичную любовь и пассивное знание. Одно связано с активной, стремящейся вовне деятельностью, с динамическим импульсом совершать какое-то действие — физическое, ментальное или духовное, — который присущ всему живому и который психологи называют «велением» [conation], способностью к волевому движению. Другое связано с непреходящим сознанием, пассивным знанием чего- то, и названо психологами «познанием», или способностью к познанию [cognition].

'Способность к волевому движению' — это почти полностью дело воли, но воли стимулируемой эмоциями, ибо волевое действие любого рода, каким бы разумным оно ни казалось, всегда является результатом интереса, а интерес предполагает чувства. Мы действуем потому, что ощущаем желание действовать, чувствуем, что мы должны что-то делать. Является ли побуждающая сила предпочтением или насущной необходимостью — наш импульс «делать» есть синтез решимости и желания. Все достижения человека являются результатом волевого движения, и никогда — одной лишь мысли. 'Интеллект сам по себе не совершает ничего', — сказал Аристотель, и современная психология всего лишь подтвердила этот закон. И хотя поиск Реальности может в большой степени поддерживаться интеллектуальной стороной сознания, он все же никогда не обусловлен каким-либо 'сознательным решением', поскольку сила рассуждения как таковая обладает незначительной инициативой. Сфера ее деятельности скорее анализ, а не исследование: она сидит на месте, изучая и комбинируя то, что попадает ей в руки, и не пытается затронуть того, что лежит за пределами доступной ей области. Мысль не проникает глубоко в объект, к которому Я не испытывает интереса — то есть не ощущает притяжения или желания, порождающего волевое движение, — ибо интерес есть единственный известный нам метод пробудить волю и обеспечить фиксацию внимания, необходимую для любого интеллектуального процесса. Никто не думает долго о том, что его не заботит или, другими словами, не затрагивает каких-то сторон его эмоциональной жизни. Человек может что-то ненавидеть или любить, чего-то бояться или хотеть; но в любом случае он должен испытывать к этому какое-то чувство. Чувства — это щупальца, которые мы протягиваем в мир вещей.

Здесь психология говорит нам то же самое, о чем узнал за время своего паломничества Данте — о крайней важности и созвучном ритме il desiro и il velle. Si comme rota ch'egualmente e mossa,[72] они движутся вместе, чтобы выполнить Космический план. Согласно Данте, всякая человеческая жизнь, в той мере, в которой она превосходит состояние лишь пассивного «осознания», подчиняется закону, в неявном виде присущему всей вселенной, — закону индивидуального разума. Не логика, не 'здравый смысл', но l'amor che move il sole e le altre stelle[73] — вот движущая сила человеческого духа, источник, вдохновляющий изобретателей, философов и художников не в меньшей степени, чем героев и святых.

Признание важности чувств в нашей жизни и, особенно, их главенства над рассудком во всем, что касается контактов человека с миром трансцендентного, — одно из величайших достижений современной психологии. В сфере религии она признает, что фраза 'Бог, знаемый сердцем' дает лучшее представление о характере нашего духовного опыта, чем 'Бог, о котором догадался наш разум', что интуиция любящего более плодотворна и достоверна, чем диалектические доказательства. Таким образом, общие места мистицизма одно за другим открываются заново официальной наукой и находят свое место в психологии духовной жизни. Поэтому, например, такой известный скептик в этих вопросах, как Лойба, соглашается с четвертым евангелистом[74] в том, что 'жизнь, большая жизнь, гораздо более обширная, богатая и насыщенная жизнь, — вот, в конце концов, завершение всякой религии',[75] и мы видели, что эта жизнь носит характер целенаправленного стремления, более явно зависящего от воли и чувств, чем от мысли. Действительно, мысль есть всего лишь слуга силы и побудительного мотива — слуга искусный, но высокомерный, постоянно стремящийся узурпировать права своих господ. С другой стороны, некоторые формы чувств — интерес, желание, страх, голод — должны обеспечивать мотивацию, в противном случае воля бы бездействовала, а интеллект скатился бы до уровня вычислительной машины.

Далее, 'у сердца есть свои доводы, о которых рассудок не имеет понятия'. Как показывает опыт, в моменты сильного эмоционального возбуждения — сколь ни скоротечны они — мы гораздо глубже погружаемся в реальность вещей, чем в часы наиболее блистательных рассуждений. Прикосновение страсти распахивает настежь двери, в которые тщетно ломится логика, ибо страсть пробуждает к деятельности не только разум, но все жизненные силы человека. Именно любящий, поэт, скорбящий, новообращенный разделяют на мгновение привилегию мистиков — приподнимать Покрывало Изиды, с которым беспомощно возится наука, оставляя на нем лишь грязные следы своих пальцев. Сердце страстно и беспрестанно устремляется в неизвестное и приносит домой, в прямом и переносном смысле, 'свежую пищу для размышлений'. Поэтому тот, кто 'чувствует, что думает', вероятно, обладает более богатым, более реальным, хотя, может быть, и менее упорядоченным опытом, чем тот, кто 'думает, что чувствует'.

Этот психологический закон, легко проверяемый по отношению к земным делам, также достаточно хорошо выполняется и по отношению к сверхчувственному. Это раз и навсегда выразил анонимный автор 'Облака неведения', сказав о Боге: 'Его можно приобрести и удержать любовью, но никогда — пониманием'.[76] Только это возвышенное чувство, 'давление тайной слепой любви', а не искусные построения логики и «доказательства» существования Абсолюта, приводимые апологетами, открывает глаза на вещи, которые не были видны до сих пор. 'Поэтому, — говорит далее тот же автор, — в тот момент, когда ты пытаешься достичь Бога и ощущаешь в себе милосердие Его, подними к Нему свое сердце в покорном порыве любви, думай о Боге, Который создал тебя, Который владеет тобой, Который милосердно вознес тебя до того, что ты есть, и не допускай никакой другой мысли о Нем. И даже всего этого не нужно, ибо для тебя достаточно непосредственно направить свое сердце к Богу, без какой- либо причины, кроме как Он сам'.[77] Здесь мы видим работу эмоций в чистом виде — движение желания, переходящее непосредственно в акт концентрации, и приведение всех