Мистицизм

самоцелью. Для них она была скорее логическим выводом из главного принципа их учения, который гласит, что душа должна обладать незамутненным видением реальности.

В этом отношении Восток и Запад единогласны. 'Предметом своей науки, — говорит Газали о суфиях, которые, подобно ранним францисканцам, практиковали полный отказ от земных благ, — они избрали искоренение всех сильных страстей, преодоление порочных привязанностей и уничтожение дурных влечений. С помощью этой науки сердце может быть очищено от всего, что не есть Бог, и тогда человек погружается в единственное занятие — созерцание Божественного Бытия'. [458]

Каждый, кто испытал побуждение приблизиться к трансцендентному видению, рано или поздно обнаруживает, что любое, чем ни владел бы человек в мире земном, затуманивает духовное зрение, что все желания, страсти и привязанности становятся в сознании центрами сосредоточения конфликтующих интересов. Они создают атмосферу ложной значимости, заостряют на себе внимание и усложняют жизнь. Поэтому для самоупрощения необходимо очиститься от них. Для того, кто испытал вкус жизни в Абсолютном, такое очищение видится не большей жертвой, чем обычная уборка квартиры. 'Стоило мне полностью отказаться от свободы воли, — говорит Газали о собственном переживании, — и мое сердце не чувствовало больше беспокойства, когда я отринул богатство, славу и заботы о своем доме и своей семье'.[459]

Для других людей вполне достаточно и не столь категоричного отказа от внешнего мира, поскольку у разных людей привязанность к вещам дает о себе знать по-разному. Смысл подлинной нищеты заключается в отречении от тех вещей, которые отягощают дух, разжигают противоположные желания и мешают человеку приблизиться к Богу. Чем бы ни являлись эти препятствия на пути — богатством, привычками, религиозными представлениями, друзьями, тягостными заботами или страстями, — ни одна из них не может служить благу человека. И прежде всего важно отношение к ним человека, а не сам факт его отречения. Самоопустошения может и не потребоваться, если у человека нет навязчивого стремления приписывать вещам ложную значимость в тот момент, когда они становятся его собственностью. 'Что есть нищета духа, если не кротость разума, которая являет человеку его собственную немощь? — говорит Ролл. _ Видя, что ни в чем нет ему опоры кроме как в милости Бога, он оставляет все и устремляет свои дерзания к радости Творца своего. И так же как из одного корня вырастает множество ветвей, из добровольной нищеты вырастают невероятные добродетели и чудеса. Не подобает постоянно менять одежду, а о душе забывать. Поистине обогащает эта нищета и освобождает от многих пороков… И если ты воистину отринешь все во имя Бога, то увидишь больше, чем презрел и отринул'.[460]

Таким образом, для мистика нищета представляет собой скорее духовное, чем материальное состояние. Отречение воли от желания обладать представляет собой феномен душевной жизни, который, как некое таинство, проповедовал св. Франциск. И лишь тот будет благословен, кто нищ духовно, а не материально. 'Пусть все вещи исчезнут для меня, — говорит Герлах Петерсен, — с тем чтобы, обеднев, обрел я великий внутренний простор и без всякого страдания мог пережить отсутствие всего, что может пожелать человеческий разум. Я отказываюсь от всего, кроме Самого Бога'.[461]

'Душа, — говорит св. Иоанн Креста, — не может быть свободной до тех пор, пока она не пуста, пока в ней есть хотя бы тень стремления к чувственным вещам. И только утратив это стремление, обретает она пустоту, а с нею наконец свободу, даже если человек живет при этом в богатстве и роскоши'.[462]

Каждый, в ком просыпается мистический дар, вскоре обнаруживает в себе определенные привычки и пристрастия, которые мешают развитию этого дара. Часто такие привычки и пристрастия вполне приемлемы в обыденной жизни, однако они иссушают душу, мешая ей жить активной жизнью, для которой она создана и которая требует от нее полной самоотдачи. Они рассеивают внимание, сужают поле восприятия, пробуждают чувственные желания и делают поверхностное сознание настолько активным, что его бывает трудно успокоить. 'Где бы человек ни искал, он никогда не достигнет чистого и непосредственного видения непреходящей Истины, — говорит тот же Петерсен, — если другие, не обязательно постыдные дела… занимают его мысли, пленяют воображение и смущают разум настолько, что у него в глазах затуманивается образ Единого, в Котором пребывает всё'.[463]

У каждого имеются свои отвлекающие факторы, которые 'занимают его мысли, пленяют воображение и смущают разум'. Поэтому, не зная конкретной ситуации, невозможно сказать, от чего человек должен отказаться, чтобы его трансцендентальное сознание могло расти. 'Не важно, как привязана птица — тонкой нитью или толстой бечевой. До тех пор пока ее путы не сокрушены, летать она не может. Верно, что тонкую нить разорвать легче, однако пока она не разорвана, птица не воспарит в небо. Так же чувствует себя и привязанная к миру душа, она никогда не достигнет свободы божественного единения, какими бы добродетелями ни располагала. Желания и привязанности так же воздействуют на душу, как прилипалы — на движение морского судна. Прилипалы — это всего лишь крохотные существа, однако если налипнет их много, корабль не сможет плыть быстро'.[464]

Таким образом, каждый путешественник по мистической стране должен выявить и преодолеть все интересы, которые питают его эго, какими бы невинными и даже необходимыми они ни казались с точки зрения мирского человека. Он должен руководствоваться единственным принципом — настоятельным требованием отказа от всего, что стоит на пути. 'Если человек желает подлинно любить Бога, он должен научиться презревать все внешнее и внутреннее, что противоречит Любви к Богу и уводит его от нее'.[465] Эти слова вполне могут объяснить внезапное полное самоопустошение св. Франциска Ассизского, который, руководствуясь решимостью не иметь собственности, действительно выбросил даже свою одежду.[466] Однако высказывание Ролла с таким же успехом может относиться и к болезненному постепенному отречению, которое в конце концов даровало свободу его последовательнице Анжеле Фолиньоской, и к радикальным поступкам Антуанетты Буриньян, которая чувствовала, что ее отделяет от Бога даже одна мелкая монета.

'Пребывая однажды ночью в трудах покаяния, — пишет биограф этой необычной женщины, — она сказала в глубине своей души: «О мой Господь! что делать мне, чтобы услужить Тебе? Ибо некому научить меня. Говори с моею душой, она внимает Тебе!»' В этот момент она услышала, как другой голос заговорил в ней: 'Откажись от всех земных вещей. Отринь любовь к сотворенным существам. Отвергни себя'. С этих пор с каждым погружением в свою душу ей все легче удавалось презревать все. Однако решимость полностью отречься от мира ради мистического развития еще полностью не овладела ею. Она пыталась приспособиться к внутренней и внешней жизни, однако безуспешно. Для человека с таким характером, как у нее, компромисс был невозможен. 'Она всегда вопрошала со всем пылом смирения: «О Боже мой! когда я буду до конца Твоею?» И слышалось ей, что Бог отвечает: «Когда не будешь ничем обладать и умрешь для себя». «И где я должна свершить это?» — «В пустыне»'. В конце концов разлад между ее поверхностным и глубинным Я стал просто невыносим. Когда к этому добавилось непонимание со стороны родных и угроза приближающегося замужества, стремление к отречению нашло себе выход. Она оделась в платье отшельницы — ей было тогда лишь восемнадцать лет и рядом не было никого, кто мог бы ей помочь делом или советом, — и 'вышла в четвертом часу поутру из своего дома, не захватив с собой ничего, кроме одной мелкой монеты, чтобы купить себе хлеба на этот день. И тогда было сказано ей: «Где твоя вера? В мелкой монете?» — и она выбросила ее… Так она ушла из дому, всецело освободившись от забот и вещей этого мира'.[467]

Прекрасным примером отношения мистика к конфликтующим интересам души, к естественному, но совершенно бесполезному стремлению отдавать должное обоим мирам, которое поглощает трансцендентальную энергию, может служить период очищения, через который прошла св. Тереза. У нее противостояние подлинного и поверхностного длилось многие годы, проявляясь одновременно с озарением и глубокой созерцательной жизнью. Оно закончилось так называемым 'вторым обращением', в ходе которого она преодолела противоречивые стремления и твердо стала на путь единения. Мужественный характер св. Терезы, благодаря