Мистицизм

едва поспевала за диктующим духом, и в течение всей этой работы я не изменила своему подходу и не воспользовалась ни одной книгой. Писарь, каким бы прилежным он ни был, не смог бы за пять дней переписать то, что я написала за одну ночь… Ко всему сказанному здесь о моих писаниях прибавлю лишь один пример. Случилось так, что большая часть моей книги о Книге Судей была потеряна. Когда меня попросили восполнить недостающие части, я еще раз написала потерянные главы. Через много лет, когда я переезжала на другое место, рукописи с первоначальным текстом были найдены в месте, где никто не подумал бы их искать. Когда я сравнила их со вторым вариантом этих глав, оказалось, что старая и новая версии совпадают буквально. Это обстоятельство немало озадачило достопочтенных ученых людей, которые понимали, о чем шла речь в этой книге'.[669]

Значительно более глубокий и самобытный по сравнению с г-жой Гийон мистик Якоб Бёме тоже в какой-то мере был в своем литературном творчестве беспомощным инструментом в руках силы, которая выходила далеко за пределы поверхностного сознания. Из его собственных слов явствует, что его первая книга «Аврора» была написана после великого озарения, которое он пережил в 1610 году. Эта книга не является сознательно задуманным трактатом, а представляет собой пример вдохновенного произведения, написанного в духе автоматического письма. Эта весьма необычная работа, изобилующая ошеломляюще глубокими, хотя и невразумительными порой высказываниями, была предана проклятию местным церковным судом, и Бёме запретили прикасаться к перу. В течение семи лет он следовал запрету. Затем его охватило 'новое влечение свыше', и он снова начал писать, повинуясь подсознательному порыву, который — в этом особенность Бёме — приходил к нему не изнутри, а снаружи.

Этот второй всплеск писательской деятельности был у Бёме также практически во всех отношениях непроизвольным. Когда всеми действиями мистика руководило трансцендентное сознание, поверхностный разум не мог оказывать почти никакого влияния на процесс творчества. 'Искусность, — говорит Бёме об этом, — не писала моих творений, равно как и не было у меня времени обстоятельно записывать все в соответствии с пониманием символов. Поскольку писал я по велению Духа, который был подчас очень нетерпелив, во многих словах недостает литер, а в некоторых местах вместо слов вставлены лишь заглавные буквы, да и рука писца по непонятным для него причинам местами дрожала. И хотя я мог писать намного более точно, красиво и просто, я не делал этого, ибо пламенный Огонь побуждал и торопил меня, и рука с пером должны были поспевать на ним, ведь он приходит и уходит, как нежданный ливень'.[670]

Ни одно описание не может лучше передать спонтанный и неконтролируемый характер этого медиумического состояния, а также сопутствующего ему излияния новых знаний и быстрого формулирования предложений. Это происходит так стремительно, что рука человека с трудом поспевает за 'пламенным Огнем', за движениями внутреннего сознания. При автоматическом письме, как и в видениях, форма послания зависит от содержимого внутреннего сознания, от накопленных в памяти сведений. Вот откуда в произведениях Бёме появляются многочисленные туманные каббалистические и алхимические символы, которые порой ставят в тупик даже самых усердных его читателей и которые свидетельствуют о знакомстве автора с работами Парацельса, Вейгеля и Себастьяна Франка.[671] Однако такой язык не больше дискредитирует 'силу, которая движет пером', чем фабула видения 'мистического бракосочетания' св. Катерины Сиенской бросает тень на достижение ею жизни в единении. В результате этих изнурительных трудов, этой 'схватки с Ангелом на Пути', мистик преподносит человечеству чашу, полную Духа Жизни. Мы можем выяснять происхождение узора на чаше, однако мы не смеем обвинять мистика в том, что он разбавил Вино.

В этой главе мы имели дело не с целями, а со средствами, к которым прибегает еще не сбросившая с себя 'оковы образов' душа в своем стремлении каким-то способом охватить Абсолют, а значит, явить Его — наслаждаться и восхищаться Тем, Что заключает в себе сумму всех ее желаний. Понять эту стадию развития мистического сознания не сможет ни тот, кто презирает пытавшихся в таком простом, а иногда прямо-таки наивном виде выразить Абсолют, ни тот, кто питает суеверное пристрастие к образам, далеким от бесформной Реальности, на которую они намекают. Между этими двумя крайностями лежит наша надежда на понимание роли непроизвольных проявлений на Мистическом Пути. Нам следует искать в них искусство применения наших обычных средств восприятия феноменального мира к осознанию иного мира, постижение которого является высочайшей целью человека.

Глава VI ИНТРОВЕРСИЯ Часть 1: СОСРЕДОТОЧЕНИЕ И ПОКОЙ

Интроверсия есть особое мистическое искусство. — Его освоение сопутствует естественному духовному росту. — Интроверсии можно научиться. — Роль традиции. — Тренировка воли и внимания. — Созерцание как универсальный и единственный способ подлинного познания. — Описание соответствующего метода. — Эксперимент. — Интроверсия — экстаз: два аспекта созерцающего сознания. — Основания души — Философское созерцание. — Ступени молитвы; их суть. — Цель созерцания. — Бессловесная[672] молитва. — Произвольность классификации стадий молитвы, или ее ступеней. — Необходимость и неизбежность определенной схематизации для нужд нашего описания — Три стадии: сосредоточение, покой и созерцание. — Мистическая молитва развивается в человеке параллельно его собственному развитию; она совершенствует ум, волю и сердце. — Св. Тереза о ступенях молитвы. — Совершенствование в молитве определяется глубиной любви. — Перемещение сознания с периферии к центру. — Конечная цель состоит в достижении единения. — Сосредоточение и сопутствующие ему трудности. — Пример Бёме. — Медитация: ее характерные черты. — Переход от медитации к сосредоточению. — 'Духовная гимнастика'. — Покой: его характерные черты; трудность их описания. — Прекращение мышления — Как сосредоточение перерастает в покой. — Покой есть состояние смиренного ожидания. — Анализ природы этого состояния. — Два аспекта покоя: положительный и отрицательный. — О покое Экхарт. — Древний мистический трактат. — Покой и квиетизм. — 'Опасная зона' интроверсии. — Рейсбрук о квиетизме. — Пагубность квиетизма. — Квиетизм есть искажение истины. — Молино. — Фон Хюгель. — Отличительная особенность подлинного покоя. — Пример г-жи Гийон. — Покой есть переходное состояние.

При изучении 'первой мистической жизни', а также очищения и озарения, которые она предполагает, мы рассматривали и анализировали процесс естественного развития личности, ее эволюцию. Этот процесс можно понимать двояко: либо как движение сознания к более высоким уровням, либо как перестройку сознания вследствие развития в нем факторов, не проявленных у большинства, но достигающих полного развития у зрелых мистиков. Мы уже рассматривали пробуждение этих факторов и рождение душевной искры, которая в состоянии воспринимать Абсолют. Мы видели, как эта искра вступает в борьбу с прежней чувственной, эгоцентрической жизнью мирского Я, добивается победы и открывает для души новую вселенную, озаряемую Несотворенным Светом. Все эти события, вместе взятые, составляют Первую Мистическую Жизнь, полный круг на спиральном пути человека к Богу.

Таким образом, все это время мы имели дело с процессом жизни, с установлением гармонии между сотворенным человеком и Реальностью, которая манит его к себе. Мы обсуждали этот процесс так, словно он не содержит факторов, которые не сводились бы к естественному и спонтанному духовному росту, непроизвольному приспособлению организма к той обширной, трансцендентной вселенной, которую индивид постепенно начинает осознавать. Между тем наряду с этим естественным ростом в душе мистика постоянно происходит другая характерная деятельность — самообучение, целью которого является прояснение, стабилизация и обогащение его восприятия Бесконечного. В ходе изложения мы уже несколько раз сталкивались с подобным самообучением, заостряли на нем внимание. Это и не удивительно, ведь изучая