– А прислуга?
Манька в ответ сказала, что вот такая-то, такой-то да такой-то из прислуги ей преданы вернее собак и что на них вполне можно положиться. Ну, а для других она будет нездорова – только и всего. Словом, тонко обмозговала всю штуку!
Слез Нератов осторожненько на землю и тихохонько ушел к себе. И стал он думать да гадать. Как быть, как наказать негодяев? Изувечить их – самому пострадать. Ведь всего только год-два как вступила на престол императрица Екатерина, которая сурово наказывала за дебоши. Там доказывай! Ну, а «предать все дело воле Божией» – это никак невозможно было. Нельзя оставить без наказания такую выдающуюся наглость!
Словом, думал-думал Нератов и придумал наконец. Утром вызвал он к себе старика-дворецкого и все с ним обсудил до мелочей. Среди дня стало известно, что барин собирается на охоту. Действительно, под вечер выехал Нератов с частью дворни – только не на пустошь, а просто в другой петербургский дом. И там принялся старик ждать следующего дня, когда должен был быть приведен в действие придуманный им план мести. А этот план был недурен. Нератов сознавал, что у него нет власти ни над Манькой, ни над Петькой. Прогонит он Маньку, она к другому уйдет – ведь этакую красотку любой возьмет – и над ним же смеяться станет…
Нет, опозорить надо было обоих, бескровно зарезать, без насилия убить!
Ну-с, на следующий день, часов в двенадцать, Манька с Петькой предавались блаженству, как вдруг дверь в их комнату распахнулась и туда ввалился Нератов с дюжими молодцами. Щеглов схватился за шпагу – куда там! Не успел он оружие обнажить, как уже схватили молодца за белые ручки и держат!
Подошел Нератов к Маньке и говорит:
– Всем ты от меня пользовалась, змея, все, что на тебе, – мое. Голой уйдешь отсюда, если только… уйдешь!
И раздели Маньку догола. А затем за Петьку взялись.
– На тебе, щенок, все свое, – сказал Нератов. – Ну, мне чужого не надобно, я не в тебя! Эй, разденьте- ка вы мне этого молодца, только все платье свяжите в узелок, да и привяжите к шее. Пусть свое добро на тот свет берет!
Раздели Петьку, привязали ему на шею узелок с платьем, да и вывели с Манькой во двор.
Стоят оба голенькие, держат их слуги за руки.
– А теперь пусть собаки их мясцом попользуются! – крикнул Нератов, да как гаркнет: – Спустить собак!
А собаки уж тут как тут… страшные, озверелые… Морды в пене, шерсть дыбом, так и рвутся с ремешка долой!
Как залают собаки!.. Взвизгнули тут Манька с Петькой да и рванулись из державших их рук! Ну, а так как держали их нарочно не крепко, то вырвались любовники, да и, как были, марш за ворота. Выбежали на улицу, а собаки сзади так и заливаются. Ну и припустились Манька с Петькой! Бегут, ног под собой не чувствуют, а сзади все время собачий вой да визг по пятам!
Конечно, если бы догадались обернуться, увидали бы они, что собаки так и оставались не спущенными: доезжачий верхом вел их на ремешке за беглецами. Только где же было им еще и оборачиваться?
Пробежали Манька с Петькой до Невского, а потом и половину Невского отмахали. Прохожие останавливаются, смотрят, смеются! Знакомые попадаются – рты разевают! Скандал! Наконец Манька споткнулась и упала. Тогда доезжачий спокойно повернул назад и ускакал с собаками. Петька тоже недалеко от Маньки отбежал – и у него ноги подкосились.
Подобрали их сердобольные прохожие.
Эта история наделала много шума в городе. Узнала о ней императрица, разгневалась страшно и вызвала Нератова, чтобы лично его допросить. Однако Нератов твердо стоял на своем. Он, дескать, ни бесчиния, ни членовредительства не учинил, а хотел только попугать за обман да и отпустить с миром. Вольно же им было так перепугаться и броситься раздетыми бежать по улице! А если доезжачий и кинулся за ними, то против своей воли: собаки потянули его, а там лошадь понесла… Словом, никакой за ним, Нератовым, вины нет. Ну, приказала ему государыня отъехать в свои имения – наказала тоже! Он и сам все равно уехал бы из Петербурга!
Так и сошло ему все благополучно с рук.
А о Маньке с Петькой этого сказать нельзя. Щеглову пришлось отказаться от надежды на карьеру – хорош дипломат, которого голым по Невскому с собаками гоняли! – и уехать в свою усадьбишку, где десять душ дворовых голодали, а он одиннадцатым голодающим стал. А Маньке и того хуже пришлось. В прежнее время на нее все, как кот на сало, смотрели, а теперь и показаться никому нельзя. Кинулась она было к Петьке – «так и так, из-за тебя я пострадала, и должен ты теперь меня устроить». Только куда там! Не мог Щеглов забыть, что он из-за Маньки такого срама натерпелся да всего будущего лишился. И хоть готова была она двенадцатой голодающей в усадьбе стать, однако Петька ее без милосердия выгнал. Толкнулась Манька туда-сюда… Сначала в Москве по купцовым рукам ходила, а там и совсем низко пала.
И подумать только, что незадолго до этого афронта государыня непременно хотела Маньку в свою труппу первой танцовщицей пригласить!
– Да, господа, – закончил Марков, – вот это – месть! Это я понимаю! Раздавить, стереть в порошок одним ударом тех, кто осмелился нарушить всякую честь и нагло глумиться над доверчивостью. При этом остаться героем, ни на минуту не быть в смешном положении… Да, это – месть!
В этот момент его вызвали.
Через минуту он снова вернулся к гостям.
– Представление готово, господа! – со злобной радостью объявил он. – Мне только что доложили, что незнакомец уже проник к Гюс. Интересно будет заглянуть ему под маску! Вообще нашей комедии никто не помешает, так как предусмотрительная Гюс отпустила всю прислугу, и даже ее секретарь в гостях у кого- то… Словом, мы дивно позабавимся! Выпьем еще посошок на дорогу, да и за дело!
– Посошок мы выпьем, – ответил фон Раух, атташе австрийского посольства и большой приятель Маркова, – но я не понимаю одного: как вы предполагаете, Марков, осуществить остроумный план своего
