познакомился с детским инспектором Рыбочкиной.
Много лет Рыбочкина расследовала дела подростков-хулиганов, подростков-воров и подростков- грабителей. Подростков-сыщиков она до Митьки не знала. Зато видела, что фамилия «Блинков» мелькает то в уголовных делах, то в жалобах соседей. А среди обвиняемых фамилия «Блинков» не мелькает. «Ясно, – решила Рыбочкина, – контрразведчица выгораживает своего сына».
Как в таком случае должен поступить детский инспектор?
Рыбочкина хотела отправить Блинкова-младшего в интернат для подростков с отклонениями. Она как рассуждала? Рано или поздно этот Блинков влипнет в такое преступление, что даже мама не спасет его от детской колонии. Так лучше заранее устроить его в интернат. Там, за надежными решетками, под наблюдением врачей-психиатров и опытных надзирателей из этого Блинкова, может быть, получится порядочный человек.
Короче говоря, в милиции у Митьки был враг. Разумеется, Рыбочкина желала ему только добра, но это дела не меняло.
Родителей долго не было. Милицейский курсант самозабвенно пил чай. Он отдавался этому занятию всей душой, как будто прибыл из пустыни и год не видел воды. На Митьку он старался не смотреть.
– У тебя практика? – из вежливости спросил Блинков-младший.
– Ну да, у Рыбочкиной, в подростковой группе, – буркнул Васечка.
– А много там народу?
– Она да я. – И окончательно расстроенный, Васечка выложил: – Я в угрозыске мечтал практиковаться, а они меня…
– Ничего, – утешил его Блинков-младший, – летом ты вообще в парке хулиганов гонял, а теперь смотри: расследование ведешь!
– Да какое расследование, – махнул рукой Васечка. – Я говорю, Марь Семенна, что вы делаете? Это же Блин, я его вот с таких лет знаю. – Он показал рукой чуть выше стула. – Учится хорошо… Ты ведь хорошо учишься?
– По «лит-ре» будет тройка, если исправить не успею, – уточнил Блинков-младший.
Васечка хмыкнул, показывая, что одна тройка – сущие пустяки.
– Значит, я ей правильно сказал. Хорошо, говорю, учится, спортсмен. И мама у него контрразведчица. А у вас, Марь Семенна, какой контингент? Наркоманы, шпана, по десять приводов в милицию. Чего вы к нему привязались?
– А она говорит: «В тихом омуте черти водятся».
– Откуда знаешь? – удивился Васечка.
– Догадался.
– Иди, говорит, и отбери у его матери объяснение. Если, говорит, ей некогда сына воспитывать, то мы передадим его в надежные руки.
– Ага, в интернат.
– В интернат, – подтвердил Васечка. – Слушай, Блин, она упрямая. Ты бы поосторожней, а? Чем ты там занимаешься?
– Служебная тайна, – ответил Блинков-младший. – Тебе могу намекнуть по-товарищески. Завтра к вам в милицию придет фоторобот одного человека…
– Ориентировка на розыск, – подсказал Васечка. – Он что, преступник?
– Свидетель. Бомж, зовут Никита.
– А не врешь?
– Спорим на двадцать щелбанов, – невозмутимо предложил Блинков-младший. – Ну, может, не завтра, а послезавтра.
– Через два дня, – великодушно увеличил срок Васечка.
Не успели они ударить по рукам, как вошла мама. Лицо у нее было такое строгое, что Васечка сидя вытянул руки по швам и начал привставать.
– Сидите, курсант, – разрешила мама. – Вам нужно письменное объяснение? Митек, дай бумагу. И конверт найди.
Было ясно, что уладить дело с упрямой Рыбочкиной не удалось. Блинков-младший вырвал тетрадный лист, и мама, не присаживаясь, начала быстро писать: «Инспектору по делам несовершеннолетних капитану милиции Рыбочкиной от подполковника контрразведки…» Что там дальше, никто не видел – мама стала прикрывать написанное рукой.
Объяснение вышло совсем коротким, не больше двух строчек. Мама заклеила его в конверт и вручила Васечке:
– Василий, я тебе доверяю, но это личное послание. Если Рыбочкина подошьет его в дело, ты прочитаешь. Но мне кажется, что не подошьет.
Проводив милицейского курсанта до двери, мама с непроницаемым лицом начала убирать со стола. Блинкову-младшему хотелось узнать, что за личное послание она отправила Рыбочкиной, но расспрашивать маму было бесполезно. Захочет – сама скажет.
И она сказала, только совсем о другом:
– Пал Петрович восхищен твоими сыщицкими талантами.
– Ну уж, «восхищен»! Он бы тоже эту пулю нашел. И ты бы нашла, если бы захотела, – признал Блинков-младший.
– Но я не захотела… Ты молодец, единственный сын.
– Молодцов под домашний арест не сажают, – заметил Блинков-младший.
– Наоборот! Считай это признанием твоих способностей. Если бы я не думала, что ты можешь разыскать преступников, то позволила бы тебе сколько влезет играть в сыщиков. А ты не играешь, в том-то все и дело. Иногда это меня пугает.
Мама ушла, собрав чашки на поднос, а Блинков-младший сел делать уроки. Оставленные в прихожей газетные статьи удалось спасти и спрятать в диван. Он думать не мог ни о чем другом. Скорее бы родители улеглись!
«Так, историю можно не учить – она пойдет первым уроком, химия не лезет в голову, в физике я и так разбираюсь, литературу за один вечер не прочтешь. Последние два урока завтра – «физ-ра», предмет серьезный. Физподготовку нельзя запускать, а то сам не заметишь, как вырастет живот. Поработаем с гантелями, и домашнее задание готово… Да, совсем перестал учиться. Признаю. Но Пал Петрович говорит, что это пройдет, а ему можно верить: опытный опер, с крыши упал. А если серьезно, я хорошо понимаю все, что в таких случаях говорят взрослые. Но человек не компьютер, с программы на программу не переключается. (А как было бы здорово: записал историю в один файл, химию в другой и снова занялся расследованием.) Сейчас мне на ум ничего не идет, кроме дела пропавшего бомжа…»
Торопя время, Блинков-младший улегся в постель раньше всех, даже раньше кролика Ватсона. Этот балбес вылез из своего ящика на подоконник и смотрел одним глазом на улицу, другим в комнату. Такое у кроликов зрение, чтобы враги не подкрались. Они даже у себя за спиной видят почти все, и головой крутить не надо.
– Дело Иванченко не для нас, Ватсон, – сказал ему Блинков-младший.
Кролик промолчал.
– Но про дело Никиты нам ничего не говорили.
Кролик дернул ухом.
– Вы как всегда спешите с выводами, Ватсон, – заметил Блинков-младший. – Хотите, я восстановлю ход вашей мысли?
Кролик опять промолчал, а молчание, как известно, знак согласия.
– Вы считаете, что дело Никиты – часть дела Иванченко, и в этом я с вами согласен, – подбодрил Ватсона Блинков-младший. – А дальше вы рассуждаете так: раз нам запрещено расследовать дело Иванченко, а дело Никиты – его часть, значит, и дело Никиты расследовать нельзя. Так?
Кролик не возражал.
– Но это поверхностный вывод, Ватсон! – укорил его Блинков-младший. – Если рассуждать по-вашему, то раз я не могу накопить миллион, а рубль – часть миллиона, значит, я и рубль накопить не могу!
