младший. – Ты что сделала бы?
Ирка схватывала такие вещи на лету.
– Ага, я скажу. Конечно, мимо не прошла бы, я же не убийца. А ты скажешь: «Вот и я хочу ему помочь». Только, Митек, откуда ты взял, что Никита, типа, тонет? Может, его просто милиция забрала.
– Там нет чужих следов: только его, дворника и кого-то еще. Монтера скорее всего, – механически ответил Блинков-младший, думая о другом. Ему пока что не хватало фактов, чтобы построить версию. Да и каждый из этих фактов по отдельности можно было бы объяснить обычными житейскими причинами. Даже дырочки от пули: может, им сто лет в обед, этим дырочкам, просто Блинков-младший не замечал их раньше… И все же сыщицкое чутье подсказывало ему: здесь пахнет преступлением. Но Ирке не объяснишь про чутье. Еще смеяться станет.
– Ладно, – приставала Ирка, – пускай его не милиция забрала. Сам ушел. Что дальше?
– Он свои вещи бросил в подвале. Конечно, барахло, но других у него нет.
– Это не преступление, – парировала Ирка.
– А после дворник обыскивал подвал. Во все щели лазил.
– Ха-ха!
– А пулевые пробоины куда денешь? – спросил Блинков-младший. Это было самое веское доказательство, и он специально приберег его напоследок. – Или скажешь, Никита их пальцем проковырял?
– Да почему же Никита?! – не раздумывая ответила Ирка. – Пистолет стоит долларов пятьсот. Откуда у бомжа такие деньги?
– Значит, стрелял не он, а в него.
– Или просто стреляли. В божий свет как в копеечку. Митек, прикинь, сколько стволов в одном нашем дворе. Здесь же давали квартиры контрразведчикам. Я человек пять-шесть знаю, не считая твоей мамы и моего папы. А охотничьи ружья? У папы Ломакиной пять штук! А охранники? В моем доме на первом этаже фирма, в твоем две, и еще через дорогу «Обмен валюты». Мало ли кто мог нечаянно стрельнуть! В общем, чепуха это на постном масле. Ничего с твоим Никитой не случилось, – заключила Ирка. – Но, так и быть, придется тебе помочь. Если алгебру дашь списать.
Вот так всегда с Иркой. Блинков-младший знал ее всю жизнь. Они были слишком похожи, чтобы мирно уживаться. В бессознательном возрасте если Ирке хотелось, например, лопатку, то и ему хотелось лопатку, и они дрались. А родители говорили: «Ничего, Митек подрастет и научится уступать Ире». Спрашивается, почему он обязан уступать?! Так и продолжалось: драться перестали, спорить – нет. Ладить с Иркой было трудно. Но у него не было друга вернее.
Глава IV. КОНТРРАЗВЕДКА МОРЩИТСЯ
Сколько преступлений осталось нераскрытыми из-за родителей четырнадцатилетних сыщиков! Стоит им узнать, что сын или дочь ведет расследование, как ценнейшие улики летят в помойку, а сыщика сажают под замок учить уроки.
Блинкову-младшему повезло: у него мама подполковник контрразведки. Она ему верит. Она дает ему почистить свой автоматический пистолет Стечкина и вообще позволяет много лишнего, на взгляд обычных родителей.
Мама не прощает одного: если знаешь о преступлении что-нибудь важное и молчишь. Вскинет брови, посмотрит на тебя, как на бациллу под микроскопом: «Единственный сын, а я-то думала, что ты уже вырос…» И правильно. Сыск – не игра: «Попробую сам преступника половить, а если не получится, милиции расскажу». Кто так думает, пускай ловит бабочек. Потому что если он скроет настоящее преступление, его будут судить! Ему нет оправдания. Такие законы в нашей стране, и трудно представить себе другие.
Итак, рано или поздно Блинкову-младшему пришлось бы рассказать маме о деле пропавшего бомжа. Но спешить не стоило. Если уж Ирка в пух и прах разбила его доказательства, то соваться с ними к подполковнику контрразведки – только позориться. Надо сначала хотя бы найти пулю или гильзу, а лучше – и то и другое. Тогда будет что показать маме. Криминалисты из контрразведки установят, из какого оружия и, главное, как давно был сделан выстрел. Если примерно в те же дни, когда исчез Никита, то бомжа надо искать, живого или мертвого.
И Блинков-младший с Иркой решили помалкивать, пока не обыщут на стройке все четыре комнаты, на которые указывала бумажная трубочка.
Мама раскусила его навскидку, как выстрелила. Взгляд на куртку, сморщенный нос – и готов результат расследования:
– Ополаскиватель. Цветочный запах – Ира. Единственный сын, где это ты так перепачкался, что тебя пришлось в машине отстирывать? И ботинки почистил! Небывалое событие! Покажи подошву… Ага, грязь, а на улице мороз. Подвал или чердак?
Пришлось выкладывать все начистоту.
С самого начала Блинков-младший понимал, что еще не готов к этому разговору. Мама слушала, продолжая морщить нос. Было непонятно, что ей не нравится больше: то, что единственный сын пытался скрыть от нее тайну, или то, что сейчас он беспомощно мямлил. Когда Блинков-младший добрался до так и не найденной гильзы, пришел с работы папа.
– Технический перерыв, – объявила мама. – Митек, разогрей папе ужин. Олег, не раздевайся. Сходи посмотри, что там за пулевые отверстия в окне.
– Может, заодно хлеба купить? – деловито спросил старший Блинков. Живя в такой семье, отвыкнешь удивляться.
– Если только булочку для Митьки, – по-прежнему морщась, ответила мама.
Едва ли стоило приравнивать булочку к боевой награде, но Блинков-младший немного повеселел. Похоже, не такие уж глупости он говорил! Но когда минут через двадцать семья собралась на кухне, мама начала громить единственного сына, как Петр Первый шведа под Полтавой.
Сначала старший Блинков доложил результаты своей экспертизы: дырочки действительно от пули, а калибр ее был семь и шестьдесят две сотых миллиметра.
– Конечно, на глазок, – скромно добавил папа. – Есть похожий калибр в западных странах: семь и шестьдесят пять. Их не различишь по пробоине.
Папиному глазу можно было верить. Он полтора года палил по афганским душманам калибром семь и шестьдесят две, а ему отвечали калибром семь и шестьдесят пять. Так что пулевых пробоин он повидал, как грязи.
– Иностранное оружие пока брать не будем: не в банкира стреляли, – сказала мама и посмотрела на единственного сына. – Калибр семь шестьдесят две, гильзу ты не нашел. Вывод?
– Надо еще поискать, – вздохнул Блинков-младший, понимая, что говорит не то. В маминых словах была подсказка, которую он так и не понял.
– Револьвер. «Наган» скорее всего, – ответил за него папа. – Ты ешь булочку-то.
Булочка не лезла в горло. Блинков-младший засыпался на детском вопросе: ну конечно, револьвер! (Если кто-то путается: револьвер – с барабаном, пистолет – без. Пистолет сразу выбрасывает стреляную гильзу, а у револьвера она остается в барабане. Ее нужно потом вынимать.)
– А почему «наган»? – спросил он.
– Потому что он был на вооружении с тысяча восемьсот девяносто пятого года до конца Второй мировой войны, – объяснила мама. – Представляешь, сколько их наделали?!
Блинков-младший представил. Русско-японская война, две мировые и одна Гражданская. Миллионные армии! И у каждого офицера – по «нагану». Конечно, не все потом угодили в переплавку. А сколько «наганов» прилипло к нечестным рукам, никто не знает.
– С бумажной трубочкой ты хорошо придумал, – подбодрил его папа.
