нырнуть в манящую, ласковую теплоту этой волны. Плыть по ней вначале легко, по поверхности. Затем отдаться ее воле и ждать, когда захлестнет целиком. Отдаться волне, поверить в нее, раствориться в ней и плыть, плыть. Долго, пока хватает дыхания, а потом захлебнуться в ласковой манящей глубине и не выныривать целую вечность. До тех пор пока мощный взрыв освобожденного желания не вспыхнет праздничным фейерверком и не выбросит на поверхность. И вот мы уже лежим рядом, выброшенные все той же волной на берег, едва не захлебнувшиеся, и радостно ловим ртом воздух, пытаясь отдышаться.
Нет более радостного и блаженного мгновения, как прийти в себя после этого плавания и ощутить рядом с собой любимого человека. Знать, что она совершила путешествие вместе с тобой и испытывает такую же радость и умиротворение. А потом долго молча лежать рядом, потихоньку лаская тело любимой и чувствовать, как оно успокаивается, замирает. А можно в этот момент не останавливаться и продлить ласку, потихоньку наращивая, усиливая напор. И наблюдать, как ее тело вновь оживает, как вновь просыпается в ней желание. Кровь во мне тут же начинает набирать обороты, я снова притягиваю Ольгу к себе.
На этот раз мы уже не плывем, не погружаемся в волну. Мы стремительно несемся вниз, в пропасть. Словно парашютисты в затяжном прыжке, мы, взявшись за руки, летим в необъятной голубизне неба и падаем, падаем. Встречный ветер стремительно бьет в лицо. Кольцо, где кольцо? Надо раскрыть парашюты. Нет, милая, потерпи, еще рано. У нас один парашют на двоих, он выдержит нас, доверься ему. Но не теперь. Потерпи еще, еще. И вот он, наконец, толчок раскрывшегося парашюта, и мы уже не падаем. Мы парим в обступившей нас безмятежной тишине голубой дымки. Медленно, торжественно, не расцепляя сжатых рук, мы опускаемся на землю.
Прошло три недели с тех пор, как я попал на остров. Мы сидели на краю обрыва и смотрели на заходящее над морем солнце. Голова Ольги лежала у меня на плече, и она провокационно дышала мне в то место, где шея переходит в плечо. Знает уже мерзавка, что это моя самая эрогенная зона. На мое предложение дышать куда-нибудь в другое место, она возмущенно заявила, что она есть свободная гражданка независимой планеты и может дышать так и куда считает нужным. После такого заявления нам обоим полагалось рассмеяться. Однако слово «свободная», произнесенное вслух, внезапно отозвалось резкой болью в сердце. Ольга подняла голову и посмотрела на меня. В ее глазах были слезы.
Все то время, что мы прожили вместе, нас слишком занимало захлестнувшее обоих чувство, чтобы серьезно говорить о будущем. Теперь, глядя в ее огромные серые глаза, я понял, что пора это сделать. Поняла это и Ольга:
– Андрей, скажи мне, мы ведь не останемся здесь навсегда?
Я отрицательно покачал головой.
– Андрюшка, родной мой, ты сильный, ты умный, ты вытащишь нас отсюда! – Это был уже не вопрос. Это скорее была какая-то мантра, некое заклинание, которое Ольга повторяла вновь и вновь, надеясь, что при длительном повторении эти слова обретут статус истины. – Мы ведь скоро уедем отсюда, правда?
Я опять молча качнул головой, на этот раз сверху вниз. Ольга тем временем продолжала:
– Я хочу родить от тебя ребенка. Представляешь, будет такой квадратный бутуз. Он будет выше и сильнее всех в классе.
– Ага, он будет лупить своих сверстников, а тебя каждую неделю будут вызывать к директору, – подхватил я. – И каждые полгода нам придется менять школу из-за резко возросшего травматизма среди учащихся.
Ольга с восторгом и откровенной завистью посмотрела на меня:
– Знаешь, меня в школе все били.
– Ты девчонка. И лупили тебя они потому, что иначе не могли высказать свою любовь.
– Ох, лучше бы меня поменьше любили.
– Да уж, оказывается, девчонкам в детстве тоже туго приходится. А я думал, что все шишки достаются только пацанам. Знаешь что, мы все-таки лучше родим девочку. Маленькую, аккуратную и очень-очень красивую. Как ты. Она будет в школе первой отличницей.
– Согласна, только при одном условии. Ты лично будешь приводить ее на занятия и встречать после школы. Тогда в любви ей станут признаваться только через записки, а не портфелем по голове.
– А давай родим сразу двойню. Девочка не даст мальчишке убегать с уроков и будет давать списывать. А он сможет защищать ее от поклонников. И все будут довольны.
– Как скажешь, Андрюшенька, хоть двойню, хоть тройню. Но только не здесь. Я не хочу быть арестанткой и тем более не допущу, чтобы мои дети родились в тюрьме, а потом жили в ней всю свою жизнь. Я не для этого прошла через ад съемной квартиры в наркоманском районе. Мою лучшую подругу превратили в наркоманку, а может быть, и вообще убили. Мужчина, которого я любила и которому безоговорочно верила, просто продал меня в рабство. За один день я потеряла все.
Голос Ольги предательски задрожал. Еще немного таких подробностей и истерики не миновать. Все, вечер воспоминаний объявляется закрытым. Я обнял Ольгу за шею и притянул к себе ее голову.
– Ты не права. У тебя остались две вещи. Во-первых, надежда. Можно считать: даже уверенность. Я твердо обещаю тебе, что не пройдет и месяца, как мы отсюда выберемся.
Ольга подняла голову и посмотрела на меня. Я всегда поражаюсь, как она умудрилась сохранить это свое умение мгновенно менять настроение, присущее лишь маленьким детям и очень открытым натурам. На ее глазах еще блестели слезы, но она уже хитро улыбалась:
– А что за вторая вещь, которую ты не хочешь называть?
– Э, видишь ли, тут есть один человек, – дурашливо замялся я и изобразил крайнюю степень застенчивости. – В общем, если бы мы были сейчас в шестом классе, я бы здорово влепил тебе по башке самым тяжелым учебником.
Ольга захохотала в голос, окончательно забыв о слезах.
– Ну и что мне делать с таким ухажером?
– Есть план. Ты не могла бы для начала еще немножечко подышать мне вот сюда? – предложил я голосом соблазнителя из индийского музыкального фильма. Правда, в отличие от этих сахарных болванчиков, я не ограничился словами. Вокруг никого не было, погода замечательная, а трава под нами мягкая и сухая. Все было замечательно и напоминало обычный пикник.
