– Вот черт! Еще один сопляк. Сколько можно! – возмутился бедный Жоржик.
– И зачем же ты пришел, мальчик? – ласково спросила она.
– Я готов для любви, – ответил я.
Это было дерзко, но мы и так уже потратили уйму времени впустую, жизнь буквально утекает между пальцев, и я почувствовал, что пора наконец взять быка за рога. Она расхохоталась, и смех ее звучал звонко и мелодично, будто колокольчики на альпийских лугах.
– Он че, больной, этот недоносок? – поинтересовался бедный Жоржик.
– А ты вообще заткнись, мешок дерьма, – парировал я; как говорится, любезность за любезность.
От неожиданности Жоржик опрокинул спиртное себе на штаны.
– Вот чертов бордель! – завопил он. – Чертов вонючий бордель!
Он старался подобрать еще какие-то слова, чтобы поточнее выразить свое негодование, но цирковая барышня с проворностью стрекозы выпроводила меня за дверь, а в кибитке бедный Жоржик с нарастаю щей громкостью орал: «Вонючий, чертов, на хрен, бордель!»
– Ты один меня жалеешь, – сказала барышня. «Это уж точно», – подумал я.
Мы немножко прошлись, миновали писающего верблюда, и я спросил:
– У тебя любовь с Рыжим? – А сердце в груди так и подскакивало, норовя вырваться наружу.
Она улыбнулась.
– Ты подслушивал за дверью, шалунишка!
Потом она долго думала над ответом, и я даже решил, что она вообще забыла о моем присутствии.
– Нет… – ответила она наконец, – это не то, что ты думаешь: Рыжий он вроде утешительного приза. Ну, знаешь, как бесплатный мерный стаканчик в пачке стирального порошка.
Я не вполне ее понимал.
– А что же тогда Жоржик?
Ее взгляд блуждал где-то вдали, поверх кибиток и клеток с животными.
– О, Жорж – это совсем другое. Он не всегда был таким, как теперь.
Потом мы посетили зверинец. Она называла мне имена животных, рассказывала истории их жизней, а я, в свою очередь, поведал ей о том, как Ганнибал пешком отправился со своими слонами к нам, в Савойю, еще задолго до появления цирковой труппы «Чингисхан», потому что хотел объявить войну румынам, которые живут по ту сторону гор, откуда, кстати, явился мой дедушка, причем бегом, побыстрее Ганнибала и всех его слонов: Бенито Муссолини со своими черными рубашками – это серьезно. Барышня заливисто смеялась. Мы шли рука об руку, и мне хотелось, чтобы это продолжалось долго, целую жизнь или даже вечность.
Увы, все хорошее когда-нибудь кончается, и вскоре она, запинаясь, сообщила мне, что зрителям не разрешено заходить к артистам, таковы правила, что для меня она сделала исключение, потому как ей очень хотелось бы иметь ребеночка и, когда мы гуляли, она представляла, будто я ее ребеночек. И поблагодарила меня за эту сладкую иллюзию, ведь завтра она будет уже далеко, и ничего тут не по делаешь, такая у нее работа – дарить радость детям, которые смотрят представление и хлопают в ладоши, как и я…
В эту минуту мне почудилось, будто острый клинок пронзил мое сердце. Значит, она ничего не поняла! Ничегошеньки! Я не знал, как ей объяснить, что я уже чей-то ребеночек. Я – папин и мамин, а еще – сест ренки Наны и братца Жерара, а еще бабушкин и даже собаки по имени Пес. Семья у меня уже есть. Я искал любви, а не новых родственников… Бедный Жоржик курил у ограды.
– Ну все, миленький, – вздохнула она. – Пора нам прощаться.
– А у меня шрам остался с того раза, вот здесь, – пробормотал я и показал белую звездочку у себя на лбу, напоминание о былой любви.
Она рассеянно улыбнулась, явно не понимая, о чем речь. Сердце у меня набухло, совсем как в тот раз, когда я ждал маминого суфле, а оно вышло совершенно невкусным.
– Как тебя зовут? – спросил я напоследок.
– Жульетта, а тебя?
Вместо ответа я бросаюсь бежать. От горького разочарования у меня глаза вылезают из орбит. Хватит с меня цирков, бедных Жоржиков, Рыжих и прочих Жульетт! Я миную бассейн, ранчо у черного леса, пролетаю под яблонями, разметая ногами красные и желтые листья. Меня не удержать. Я король марафо на. Может быть, домчусь сейчас до самой Италии (если, конечно, бегу в нужном направлении), повторю забег дедушки Бролино с точностью до наоборот…
Осточертела мне жизнь, и, если кто ко мне пристанет, я, не сбавляя скорости, дам ему по роже!
Южин – это город, в котором мы живем, – начал свой доклад Франсуа Пепен и продолжил: – Название для нашего города вполне подходящее, потому что он ведь действительно южный. А сердце нашего города – это завод, и нет такого южинца, у которого бы никто на этом заводе не работал.
И правда, если бы во время нефтяного кризиса 1973 года наш завод закрыли (а я это время прекрасно помню: тогда все вдруг увлеклись спортивной ходьбой), мы вновь погрузились бы в мрачное средневековье с бычьими повозками, колокольчиками на прокаженных и ночными горшками, содержимое которых выплескивали прямо на прохожих, даже воду сливать было не нужно.
Из доклада выходило, что наш город – мировой лидер по части нержавеющей стали, а обязаны мы своим первенством некоему господину Жироду, пожаловавшему к нам из города Фрибурга.
Мсье Жирод оценил бурную энергию наших горных потоков и сразу же стал великим южинским бла
