дальше, это трудно описать или объяснить, потому что это уже была любовь.
Бабушка была подобна немой пташке, которая обрела свою песенку. Я все представляю себе именно так, хотя, конечно, это не более чем мои домыслы…
Потом они уже не расставались до самой смерти, которая не заставила себя ждать.
Дедушка обитал среди строительных лесов, а бабушка в свободное от туберкулеза время работала вязальщицей в Южине [5], городе нержавеющей стали. Они связали себя тесными узами брака. Бабушка забеременела папой, и наши голубки свили себе гнездышко за железной дорогой, на опушке леса, в котором мы, молодое поколение южинцев, строим шалаши, привя зываем петарды к волосатым лапкам майских жуков и соревнуемся, у кого пиписька больше и струя длин нее. Одним словом, это очень оживленное место.
Казалось, у молодоженов все впереди, но вот неудача: кровожадные черные рубашки вместе с коричневыми вновь добрались до дедушки, и он ушел в Сопротивление, чтобы тремя годами позже, зимой сорок четвертого, угодить в фашистскую западню и подорваться на гранате.
Папа был в ту пору совсем мальчишкой, но запомнил все: своего отца в окровавленном свитере, рыдающую над ним маму и сельского священника, отдающего последние указания перед отправкой в мир иной.
Дедушка никогда не увлекался религией. Слабым движением руки он подозвал маленького сына и ве лел поклясться, что здоровый бег, который однажды спас его от фашизма и мог бы еще не раз сослужить добрую службу, отныне и навеки будет в почете у нас в семье.
Это был незабываемый момент, и зареванный папа, шмыгая носом, взволнованно поклялся: сказал «да» бегу и «нет» фашизму. Дедушка услышал его слова и упокоился с миром.
И с тех пор у нас в семье Фалькоцци не жалуют воскресную мессу: вместо молитвы мы отправляемся на пробежку…
Дедушкин свитер, обработанный для лучшей сохранности «Персилом», и по сей день висит на стене в туалете между барометром в виде трубочиста и календарем «ПТТ» [6], чтобы мы с течением времени не забывали эту историю. Срок годности у семейной реликвии давно истек, вы не представляете, как ужасно выглядят остатки свитера, – будто плащ тореадора, пронзенный быком под возгласы «Оле!».
Свитер дедушки Бролино не зря зовется реликвией, совсем как пижама Иисуса Христа. Это наша се мейная святыня. Папа вообще-то человек покладистый, но от воскресных пробежек отвертеться невоз можно. Он дал слово, и вся семья теперь пыхтит, кроме мамочки, которая тем временем отправляется на велосипеде за своим журналом. Мама у нас блондинка, с голубыми глазами…
Нана, моя старшая сестра (вообще-то ее имя Франсуаза, но нам больше нравится называть ее Нана), тоже иногда остается дома, по техническим причинам (у женщин раз в месяц бывает что-то вроде расстройства желудка, только особого, женщинского), и встречает уставших атлетов воздушными пирожными. Девушки – существа хрупкие.
А Жерар, мой старший братец, наш папа и я еженедельно носимся наперегонки по ближайшему лесу, временами встречая зайцев и белок, а иногда и вовсе косуль. Мы взбегаем по склонам и спускаемся в низи ны. Лавируем среди лишайников, прыгаем через ручьи, обдавая друг друга брызгами, увязаем в грязи.
На финишной прямой я всегда вырываюсь вперед, от напряжения стиснув зубы, словно в олимпийской гонке. Проигравшие бегут снова, а победитель спокойно бродит себе по лесу и собирает орехи, каштаны, землянику, ежевику, грибы, яблоки, вишню, малину или совсем ничего, смотря по сезону.
А потом мы возвращаемся домой, и папа своим сильным и красивым голосом исполняет нам первый нумер итальянского хит-парада:
Это песенка Розины, молодой девушки, погибшей за свободу. Удивительно красивая песня…
Если на улице идет дождь, мы занимаемся армрестлингом, а Жерар отжимается с грузом на спине, что бы стать мускулистым и соблазнительным, причем в роли груза обычно выступаю я.
Зимой мы катаемся с горки: стремительно несемся по склону, будто велосипедисты по ущелью Мадлен [7]. Папа смастерил специальные пятиместные санки, и надо видеть, как семейство Фалькоцци на полной скорости слетает с трамплина и все кричат одновременно, а шапки ближе к финишу уже несутся сами по себе – такого вы не увидите даже в цирке Барнума!
В школе некоторые завистники говорят, что у нас не все дома, но мне на них наплевать: у меня есть свои друзья.
Вот, например, Азиз Будуду. Он вообще-то верит в Бога по-своему, поэтому наши отношения с Христом его совершенно не волнуют. Азизу тоже нравится идея бегать назло фашизму, правда, ему приходится срезать утлы – мешает избыточная масса тела. Впрочем, в финальной гонке я все равно выхожу победи телем, даже несмотря на то, что теперь с нами бегает Ноэль.
Вас это удивит, но черные не всегда бегают быстрее всех…
Ноэль – это первый цветной человек, которого я увидел вживую. Я прекрасно помню, как это произошло. Он стоял у доски, рядом с учительницей, весь совершенно черный.
– Дети, – сказала нам мамзель Петаз, – хочу вам представить вашего нового товарища, который при плыл из Африки… Как тебя зовут, дружок?
– Ноэль, – ответил мальчик.
И тут мне стало смешно, потому что еще даже Дня Всех Святых не было, так что парень явно идет с опережением [8], но вслух я решил не острить.
– Сейчас мы подвинем аквариум, и ты сядешь рядом с Фредериком, – сказала учительница. Поинте ресоваться моим мнением она забыла.
Ууу… Предложение училки мне страшно не понравилось. С чего это она решила передвинуть аквари ум? Мне не хотелось выглядеть грубияном, особенно в глазах иностранца из Африки, но разлучать меня с
