– Конечно, – сказала мать. – Ты чувствуешь себя беззащитной, как будто на карту поставлено все, что у тебя есть.
Пока мать укладывала ей волосы, Линн сидела не шевелясь. Когда она была маленькой, она очень любила, когда расчесывали ее волосы.
– А что сегодня все делают в школе? – как бы невзначай спросила мать. – Там что, сегодня какие-то танцы? Я встретила в салоне миссис Мэтьюз, и она рассказала, что сын ее идет на какое-то мероприятие в спортзале.
Линн нахмурилась:
– Да, там танцы, но мне не захотелось идти.
Мать ничего не ответила, и вдруг Линн захотелось рассказать ей все про песню. Она начала говорить, запинаясь, и мать внимательно слушала, совсем не прерывая ее.
– Как здорово, – сказала она, когда Линн, наконец, закончила. – Я так горда за тебя, дорогая. Я бы очень хотела услышать эту песню!
Линн покраснела:
– То есть ты не считаешь, что я поступила как полная тупица, не подписав кассету?
– Да нет, конечно! Я понимаю, – сказала ей мать, – что нелегко рассказывать миру о своих чувствах. Знаешь, – задумчиво добавила она, – твой отец гордился бы, если бы узнал о твоих музыкальных успехах. Он тоже всегда хотел писать песни. Но, думаю, ему не хватило мужества. Он всегда боялся обнажить душу.
Линн была просто в шоке. Мать никогда не говорила об отце! Ее охватила радость от того, что мать доверилась ей.
– А папа был действительно талантлив? – спросила она.
Миссис Генри задумалась.
– Он был несомненно талантлив, но он страшился успеха. Он был чрезвычайно испуганным человеком, а успех требует большого мужества.
Линн взглянула на мать.
– Я желаю добиться успеха, – сказала она, сглотнув. – Для этого мне нужна твоя помощь, мама. Я хочу как-то научиться быть смелее.
Мать обняла ее.
– У меня такое чувство, – нежно сказала она, – что у тебя получится.
– Надеюсь, – сказала Линн, в глазах ее блестели слезы.
Взяв в руки фен и расческу, миссис Генри с любовью улыбнулась отражению Линн в зеркале.
– Тогда расскажи мне, – спокойно сказала она, включив фен на тихий ход, – немножко о Гае Чесни.
– Лиз! – воскликнул Гай, рванувшись ей навстречу через заполненный танцующими зал. – Я так надеялся, что смогу с тобой сегодня поговорить.
«Друиды» устроили себе заслуженный перерыв, предоставив команде болельщиц поразвлекать гостей пятнадцать – двадцать минут.
– Ребята, вы прекрасно играли, – тепло сказала Элизабет. – Мне ужасно понравилась «Глядя извне». Песня звучала потрясающе в сопровождении ансамбля!
– Да, – задумчиво отведи Гай, – но далеко не так хорошо, как она звучала бы в исполнении настоящей певицы.
– Хорошо, что Дана тебя не слышала, – заметила Элизабет.
– Пойми меня правильно, Дана – самая лучшая. Но дело в том, что песня такая особенная. И таинственная певица исполняет ее так прекрасно.
– Знаю, – ответила Элизабет, избегая его взгляда.
Она опасалась, что если он заглянет ей в глаза, то поймет, что она знает имя певицы. Ей казалось, что секрет написан у нее на лбу.
– Лиз, – неожиданно сказал Гай, – я схожу с ума. Я этого больше не вынесу. Я чувствую, что обязан узнать, кто она. Я хочу поместить объявление в «Оракуле». Ты мне поможешь написать его?
Элизабет покачала головой:
– Ты должен прекратить искать ее, Гай.
– Что? Ты шутишь?
– Нет, – ответила Элизабет. – Не шучу. Гай, что ты ответишь, если я скажу, что она не желает, чтобы ее нашли?
Глаза Гая широко раскрылись.
– Ты что-то знаешь! – воскликнул он, схватив ее за руку. – Лиз, что происходит? Ты что-то слышала? Кто-то тебе сказал…
– Я не могу ответить тебе, – сказала Лиз.
Чувствовала она себя ужасно. Он выглядел таким растерянным, и она правда хотела помочь ему, особенно потому, что она поняла сегодня утром, как мучилась Линн, пытаясь остаться неизвестной. Но она считала, что не может нарушить слова.
