— Если человек пашет, как лошадь, ему и есть нужно, как лошади, — ответил Анелевич.
Впрочем, немцы придерживались на данный вопрос совсем других взглядов — они заставляли евреев работать, как слонов, а кормили, как муравьев. На самом деле, нацисты преследовали только одну цель — побыстрее освободить страну от евреев.
Ужин подходил к концу, когда раздался настойчивый стук в дверь.
— Сара, скорей! — крикнул на идише перепуганный насмерть мужчина. — У Ханы начались схватки, почти без перерыва. Сара Ассишкина поморщилась и встала из-за стола.
— Могло быть и хуже, — сказала она. — Такое всегда случается в самый разгар еды. — Вопли и стук в дверь не прекращались. Сара прикрикнула на нарушителя спокойствия: — А ну-ка, перестань ломать нашу дверь, Исаак. Я уже иду. — Шум стих. Сара повернулась к мужу и сказала: — Увидимся завтра.
— Скорее всего, — ответил он. — Надеюсь, ничего непредвиденного не произойдет, и тебе не придется вызывать меня раньше. У меня есть немного хлороформа, но когда он закончится, пополнить запас будет негде.
— У Ханы третьи роды, — успокоила мужа Сара. — Предыдущие были такими легкими, что я могла спокойно остаться дома. — Исаак снова принялся колотить в дверь. — Иду! — крикнула Сара и вышла из кухни.
— Она права, — сказал Джуда Анелевичу. — У Ханы бедра, как… — Посчитав, что ведет себя неприлично, доктор укоризненно покачал головой. Чтобы загладить свой промах, он предложил: — Не хотите сыграть в шахматы?
— С удовольствием. Вы научите меня чему-нибудь новенькому.
Перед войной Анелевич считал себя сильным шахматистом. Но либо разучился играть за прошедшие четыре года, либо Джуда Ассишкин мог спокойно участвовать в турнирах, потому что Мордехаю только один раз из двенадцати удалось закончить партию в ничью.
Сегодняшняя игра не стала исключением. Потеряв коня, он увидел, что не сможет успешно защитить своего короля и положил его, чтобы показать, что сдается.
— Можно было играть дальше, — сказал Ассишкин.
— Только не против вас, — ответил Мордехай. — Я уже ученый. Еще партию? Обещаю постараться.
— Ваша очередь играть белыми, — сказал Джуда. Когда они расставляли фигуры на доске, он заметил: — Не всякий решится играть снова после серии поражений.
— Я у вас учусь, — ответил Анелевич. — Может быть, ко мне постепенно возвращается прежняя форма. Когда я наконец стану играть в полную силу, возможно, мне удастся доставить вам пару неприятных минут. — Он сделал ход пешкой.
В самый разгар жестокого сражения, обещавшего закончиться ничьей — Мордехай жутко гордился, что за несколько ходов до этого ему удалось распознать хитроумную ловушку — в дверь так громко постучали, что оба подпрыгнули от неожиданности.
— Доктор, Сара вас зовет, — крикнул Исаак. — Она говорит, чтобы вы шли немедленно.
— Ой! — вскричал Джудэ, забыв на мгновение о своих прекрасных манерах. Он быстро отодвинул стул и встал: — Боюсь, игру придется отложить. — Затем, сделав ход пешкой, сказал: — А вы пока подумайте, как следует поступить дальше.
Схватив сумку с инструментами, доктор поспешил к испуганному Исааку
Анелевич принялся изучать доску. Ход пешкой не казался ему особенно опасным. Может быть, Джуда просто хотел, чтобы он подумал… или все-таки что-то здесь не так. Мордехай снова посмотрел на фигуры, пожал плечами и собрался встать, намереваясь отправиться спать.
Анелевич стаскивал рубашку, когда услышал рокот двигателей, заставивший его замереть на месте. Нет, не машины ящеров… Мордехай Анелевич научился узнавать и ненавидел этот низкий гул еще в 1939 году, когда Германия подвергла жестокой бомбардировке беззащитную Варшаву. Однако сейчас самолеты приближались с востока. Красная армия? После того, как немцы вторглись в Польшу, русские предприняли несколько ответных воздушных рейдов.
«Или нацисты опять что-то замышляют?» — подумал он.
Анелевич знал, что наземные силы немцев продолжают вести боевые действия на территории Советского Союза даже после того, как появились ящеры. Неужели, Люфтваффе все еще представляет опасность?
Он вышел на улицу. Если целью бомбардировщиков является Лешно, то разумнее было остаться в доме. Впрочем, Анелевич сомневался, что маленький городишко может кого-то заинтересовать. Кроме того, люди предпочитали не появляться над территорией, захваченной ящерами.
На улице он увидел несколько соседей доктора Ассишкина, которые стояли, задрав головы и пытаясь рассмотреть самолеты. Но небо затянули черные тучи и увидеть хоть что-нибудь не представлялось возможным. Скорее всего, пилоты как раз и рассчитывали на то, что плохая погода послужит для них надежным укрытием. И тут на юге возник ослепительный столб пламени, потом еще один, и еще.
— Ящеры стреляют ракетами, — сказал кто-то по-польски и, обернувшись, Анелевич увидел Зофью Клопотовскую.
Ракеты исчезли за тучами, а в следующее мгновение раздался такой оглушительный взрыв, что в окнах зазвенели стекла.
— Целый самолет, с грузом бомб, — грустно проговорил Анелевич.
Среди туч заметалось пламя, которое приближалось к земле, а не поднималось вверх.
— Погиб, — так же грустно прошептала Зофья. А еще через несколько секунд подбитый самолет рухнул на землю в нескольких километрах к югу от Лешно.
Остальные машины с ревом устремились к своей цели. Если бы Анелевич находился за штурвалом и стал бы свидетелем того, как погибли его товарищи, он, не медля ни секунды, развернул бы самолет и помчался прочь, в сторону дома. Последовал новый ракетный залп, еще несколько машин взорвалось в воздухе, на землю огненным каскадом посыпались обломки. Остальные упрямо летели на запад.
Когда стих рев моторов, зрители поспешили разойтись по домам. Правда, кое-кто на улице остался.
— Наверное, я должна радоваться, что ящеры сбили немцев или русских — уж не знаю, кто там был в самолетах, — проговорила Зофья. — Сейчас мы живем гораздо лучше, чем при большевиках или немцах.
— Но они же пытаются превратить нас в рабов! — удивленно взглянув на нее, вскричал Мордехай.
— Нацисты и большевики тоже пытались, — возразила ему Зофья. — А вы, евреи, не слишком раздумывали, стоит ли вам дружить с ящерами, когда они тут объявились. Сразу запрыгнули к ним в койку.
Анелевич смущенно закашлялся — он не привык, чтобы женщины употребляли такие слова.
— Нацисты не только пытались превратить евреев в рабов, они нас уничтожали, — сказал он. — Нам было нечего терять, и в самом начале мы не понимали, что ящерам нужны слуги, а не партнеры. Они собираются сделать с целым миром то, что немцы и русские сотворили с Польшей. Это неправильно, разве вы со мной не согласны?
— Может быть, и неправильно, — проговорила Зофья. — Но если ящеры проиграют, и сюда вернутся немцы с русскими, Польша все равно не будет свободной, а мы… вряд ли нас ждет что-нибудь хорошее.
Анелевич подумал о том, как отомстят Гитлер и Сталин народу, который поддерживал ящеров. Ему стало не по себе, но он все равно ответил:
— А если ящеры одержат победу, на всей Земле не останется ни одного свободного народа — ни здесь, ни в Англии, ни в Америке. Они смогут делать все, что пожелают, с целым миром, а не только с одной маленькой страной.
Зофья задумалась, или Мордехаю только так показалось — уже стемнело, и он почти не видел ее лица.
— Да, вы правы, — наконец, сказала она. — Мне трудно представить себе мир за пределами Лешно. Я, в отличие от вас, нигде не бывала и ничего другого не видела. Вам проще думать о нашей огромной Земле. — В ее голосе прозвучала грусть и, возможно, зависть.
